Игорь Бер

Зеркало вошло в жизнь Саши так же тихо, как в дом входит сквозняк. Сначала — странные задержки отражения, затем движения, которые не принадлежали ему, и дыхание, отзывающееся в груди чужим страхом. Саша всё глубже погружается в игру между миром живых и миром воды, где отражение становится дверью, а голос за стеклом — зовом на ту сторону.

Егор бежит из города, надеясь найти покой в глуши. Старая деревня встречает его настороженными взглядами и домом на краю — холодным, но будто ждущим хозяина. Всё кажется обычным, пока он не находит на чердаке коробку, полную странных кукол.
Тишина, ради которой он приехал, оборачивается тьмой, которая ждала именно его.

Город делает вид, что всё в порядке. Виталик тоже — пока между двумя стеклянными башнями не возникает дом, которого вчера не было. В холле — тёплый свет, часы с янтарным стеклом и лифт без кнопок; запахи, которых не должно быть, и тишина, которая знает его имя. Здесь время меряют иначе: двенадцать минут, двенадцать насечек, двенадцать шагов. Когда стены начинают дышать, а за окном появляется жест, пугающе знакомый, придётся решить, что считать реальностью: боль, к которой привык, или правильное тепло, которое просит остаться.

Тень ворона — история о том, как тихая жизнь на окраине трескается от одинокого карканья. Сначала — камень в окно и пропажи мелочей, потом — настойчивое ощущение, что кто-то знает твой распорядок и слабые места. Дом с каждой ночью пустеет звуком, а над крышей сгущается чёрная тень.

В квартире заводится голос из шума. Он пишет на экране, зовёт из розеток и не отпускает. Богдан отвечает — и дом подчиняется чужой логике. Молчание матери лопается, прошлое выставляет счёт.

Один день, когда всё «потом» сворачивается в немой приговор. Память, кулон и невысказанные слова — попытка успеть хотя бы проститься.

В ленте Макса появляется странное приложение с чёрной свечой. Безобидные баннеры превращаются в навязчивые послания, экраны — в окна, из которых кто-то смотрит. Открывая «подписки», Макс шаг за шагом сходит с привычной дороги — туда, где внимание становится валютой, а выйти уже не получается.

На краю деревни стоит дом, куда давно не заглядывают. Там женщина растит не-человеческого новорождённого: он отвергает молоко и тянется к тьме. Жажда растёт быстрее его самого. Кувшины, нож, соль, шёпот рельсов за окном — всё становится частью ритуала. Это повесть о любви без берега и о цене, которую платит дом, тело и мир, когда границы стираются.

В старом переулке, куда горожане стараются не заглядывать, стоит лавка без вывески. Говорят, по ночам там горит свет, а колокольчик на двери звенит сам по себе. Марк заходит внутрь случайно — и находит зал с портретами женщин, слишком красивых, чтобы быть просто краской на холсте. Среди них он видит Её — и с этого мгновения не может отвести взгляд.

Каждое возвращение в магазин становится шагом вглубь тайны, где граница между жизнью и изображением стирается. Красота притягивает, но за ней скрывается что-то большее — и страшнее. Уйти можно всегда. Но не каждый, кто входит в зал портретов, выходит прежним.

В тишине мастерской безрукий художник ищет новый мазок. Он найдёт его — но в этом мазке будет слишком много красного.