Валерий Вячеславович Бодров

Пасха А впереди земное лето. Поверхность не совсем согрета из той, что требует билета в свою заоблачную даль. И ты фонишь площадным эхом в анклаве, что прибудет смехом, и шоколад, грызя с орехом, рассудком пестуешь печаль. Сегодня дружественный ветер принёс тебе письмо в конверте, где на свидание, поверте, вас приглашают навсегда. А вам уже давно за тридцать, в одно слились в округе лица. Только и помнишь, что ослица везла Спасителя. Куда? Туда, где больше нет обмана, ...

Причина В мученье превращается бритьё, скребёшь скулу остатками терпенья, и это беспричинное нытьё приходится всегда на день рожденья. Вдруг вспоминаешь, что уже готов ходить неделями с густой щетиной, и уже жалко утренних трудов, чтоб называться выбритым мужчиной. На взгляд определяешь недовес, и в цифрах разбираешься платёжных, и если где-то прыгал мелкий бес, то он давно по векселю заложен. Надменно провожаешь молодёжь, не переносишь выпивки и шума, и нищенке у храма...

*** На подоконнике фиалки впитали небо у весны. На фиолетовые сны, поменяна зимы шпаргалка, где белым по белу письмо мне закрывало всё окно. Теперь и день меняет цвет. Всё больше отдавая пегим, и облака с игривым бегом, и первой радуги браслет. Фрамуги воздухом полны, вздохнула комната озоном. И вечер выкрашен неоном из сумеречной глубины. 07.04.2024. Б.В.

Старому другу. Привет, друг Паклин, помнишь, как с тобой, мы пили водку и стихи читали. Ушло всё то, о чём тогда мечтали, и даже не начавшись. С головой теперь уходишь только в рассужденья о том, что дух живёт перерожденьем. А я хотел бы свидеться опять, чтобы вдвоём испить безмолвной чаши, с тем привкусом, что делает всё нашим, с сакральным смыслом идиомы «бл..ть». Я точно проворонил ипостась на ту межгалактическую встречу, где можно не заботиться о вечном, в нём...

Мы уже четвёртый день шли по опасному лесу. Оливковые болота перемежались с хвойными чащами и цветастыми полянами. Иногда нас преследовали звери. Возможно, это были волки, но мы так их и не увидели, хотя далёкий вой и тявканье всегда присутствовали вокруг нас. Мои спутники? Я их не знаю. Это пухлый парень в рабочей спецовке на джинсовых лямках с круглым всегда потным лицом и его противоположность худощавый парень в порванном молодёжном батнике и широких штанах в подвязанных верёвками...

А за кассой стоит Петрова, набивая на средний чек. Жизнерадостна и здорова, она всё ещё человек. Дома пухнут собака с кошкой, бывший муж - ветеран труда. Отоварить как можно больше, остальное всё ерунда. А за кассой стоит Петрова, ошалелая от рубля. И не лень её поутру снова начинать каждый день с нуля. С бодрым писком летят товары из телег в покупной пакет. И от цифер в башке фанфары. И пятнадцать минут обед. Пусть за кассой стоит Петрова. Только с ней покупаю...

Чем громче музыка, тем здоровее шаг. Соплю уже не тиснуть об обшлаг, перед серьёзным строем контингента. И если макароны сквозь дуршлаг, то слить нельзя торжественность момента. В сухом остатке: быт и туалет, сеть магазинов в измерении чисел. С оплаты начинается сюжет, жизнь в суе, от которого зависит. И стонет от натуги голытьба, давя в себе третейского раба. Но как обычно, скоро новый год, пусть золото фальшивое не в моде. Давно мы уже ходим в среднем роде, заткнув себе свой...

Если, в зеркало глядя, ты видишь фигу, значит, пора настала состряпать книгу. О том, как учился в школе, потом работал; о том, как влюблялся часто, - пил по субботам; о том, как искал удобное место в деле, чтобы приятно было в душе и теле. Но лучше, честнее, надёжнее амальгамы, то, что ещё отобьёт завершение драмы. Это желание съёжиться, сжаться, вычесть себя из пространства, где топчет нечисть всё, что осталось в твоей юдоли, что ещё колосится на этом поле. И никакое зеркало не...