Война в этом мире началась примерно в то же время, что и в нашей реальности – 1939–1941 годы, но растянулась на десятилетия. «Особый взвод» состоит из бойцов, в разной степени владеющих магическими искусствами и боевыми навыками. Также в рядах особого взвода могут служить не-люди – альвы. Работа особого взвода смертельно опасна. Поэтому все его члены вычеркнуты из списка боевых частей и из списка живых. Особый взвод подчиняется только спецкомандованию. И воевать им придется против особых частей вермахта, состоящих из различного рода колдунов, магов и призванных магических существ, а также из «другого народа» – расколовшегося на две враждующие части племени альвов...
Война в этом мире началась примерно в то же время, что и в нашей реальности – 1939–1941 годы, но растянулась на десятилетия. «Особый взвод» состоит из бойцов, в разной степени владеющих магическими искусствами и боевыми навыками. Также в рядах особого взвода могут служить не-люди – альвы. Работа особого взвода смертельно опасна. Поэтому все его члены вычеркнуты из списка боевых частей и из списка живых.
Особый взвод подчиняется только спецкомандованию. И воевать им придется против особых частей вермахта, состоящих из различного рода колдунов, магов и призванных магических существ, а также из «другого народа» – расколовшегося на две враждующие части племени альвов...
– Именно тогда, коллеги, – надтреснутый и чуть усталый голос Ангелы Румкорф звучал в тишине переполненной аудитории, – исландской зимой сорок четвертого сполна проявилась вся уникальность и невероятная, не спрогнозированная аналитиками эффективность команды старшины Нефедова.
И был у древней Праги лик третий – невидимый, словно бы заглядывающий разом в оба этих мира. Лицо тех, кто пришел сюда не праздновать и не отдыхать. Кто собирался узнать старые тайны города. Они двигались в тени ликования, не пили и не пели, и были готовы вести свою невидимую войну, которую никто, кроме них, даже не заметит. Они были гвоздями, вбитыми в крышку гроба со злом, которое нельзя уничтожить, но должно запереть. Хотя бы на срок одной человеческой жизни.
За подслеповатым окном старой корейской фанзы, временно служившей командиру Особого взвода чем-то вроде штаба, дождь, мелкий, холодный и противный, как чай, забытый в кружке на три дня, стучал по крыше и стенам. Старшина Степан Нефедов сидел за походным столом, наспех сколоченным из нескольких патронных ящиков, и смотрел на ворох рапортов так, будто это была не стопка бумаг, а только что обнаруженное гнездо кампфмагиров.
Сырой мартовский ветер с Финского залива гулял по проспектам и набережным Ленинграда, вымещая свою досаду на немногочисленных прохожих. Его порывы свистели в воронках от снарядов, завывали в переулках, гуляли в опустевших домах с выбитыми стеклами окон. Но для старшины Степана Нефедова этот пронизывающий ветер был почти что музыкой. Которую он, вопреки всему, все-таки услышал, добравшись сюда.