Это законченное произведение. Законченное и забытое, погребённое под кипами времени и важных дел. И поднятое на поверхность, как герой одной из историй.
Четыре связанные между собой жутковато-забавные истории, сочинённые под впечатлением раннего творчества группы "Коррозия металла".
Я видел, как корабельная пушка выплевывает длинную цепь, которая, разворачиваясь, сметает с палубы все живое. Я видел, что творит с людьми залп мелкими кусками свинца и железа. Я видел, как ядра крушат борта и убивают прячущихся за этими бортами. Но я никогда не видел, чтобы от десятка людей остались лишь жалкие клочья, какие оставила от большой семьи проклятая тварь. Я отвернулся и, меся ногами кровавую землю, вышел на яркий свет, на площадь замершей в смертельном ужасе деревни.
Сегодня был один из тех важных дней, когда решается судьба. И хотя Беннет был уже почти уверен в собственном успехе, проворный червячок сомнения все же успел ловко подточить его железное спокойствие. Стоя сейчас лицом к зеркалу, он почувствовал, как взмокли его подмышки. Он вдохнул полной грудью и постарался задержать воздух в легких, досчитав да десяти. Затем так же выдохнул - медленно, одновременно расслабляя плечи и втягивая живот. Застегнув последнюю пуговицу пиджака, Беннет подхватил со стола ключи и вышел из квартиры.
Жёлтые языки жадно уничтожали поленья, и что-то зловещее чудилось мне в этих горячих лобзаниях. На раскалённом котле отблески пламени щерились чудовищной пастью, он смеялся надо мной, точно пожравший всех вокруг медный демон.
Что чувствует человек внутри которого живёт зверь приказывающий поедать себе подобных? Бродяга Олав Свейн знает какого это, но кому поведать ему историю своей жизни, кроме ночи, луны и пустой дороги...
Сотню лет назад эти места постигло страшное несчастье – голод. Из-за непрерывных дождей поля стояли невспаханными, а запасы зерна быстро истощились и с приближением холодов люди начали закалывать скот. Наступившая зима стала проклятьем и все были равны перед этой напастью. В полдень, тишина над обезлюдившими хижинами была особенно тягостной, точно её никогда не нарушал ни собачий лай, ни праздная болтовня, ни детский смех, словом – ничего живого. Каждый день смерть забирала себе самых слабых, а те, кто еще держался на ногах, бродили бледные, как призраки, ища чем наполнить распухшее брюхо.