Письмо и записка

Откушенная небесным волком луна летела низко, как коршун в поисках добычи. Облака бежали так быстро, что рваное одеяло звёзд колыхалось. Мир волновался.

Холод нагло лез под одежду, гладил колючими руками тело и остужал пылающее от боли сердце. За это Итта впервые была ему благодарна.

Она вела Томаша и Польгу по тайной студенческой тропе, по которой в студенческие времена ходила с друзьями бессчётное количество раз. Светлыми июньскими ночами или в ледяную пургу спрятанная среди деревьев дорожка уводила студентов за пределы университета, на свободу.

Как-то раз, на день летнего луностояния, Итта сбежала с братьями в деревенский трактир на танцы. Вернее на танцы намылился Эрик. Он позвал ее, а Эмиль пошел с ними без всякой охоты, за компанию. Как раз где-то здесь, у поворота, Итта зацепилась подолом за куст дикого шиповника. Так и танцевала на дубовом столе в рваном платье, за что на следующий день Эмиль ее отчитал. Не зло, а скорее по-отечески нудно.

Сейчас вместо лёгкого синего платья на  Итте были кожаные штаны, короткий тулуп и пояс, к которому крепились меч и кинжал. Длинные темные волосы она собрала в тугой хвост. Некому было ее ругать, что она идёт по морозу без шапки. Теперь она могла сама выбирать: мёрзнуть или поступать по-умному.

Собираясь впопыхах, она думала вовсе не о том, чтобы взять шапку или лишнее одеяло в телегу. Спешно кидая в рюкзак вещи, Итта решала, что написать Эмилю. Чистой бумаги не было, в кармане рюкзака нашелся только старый эскиз чайки, которую она рисовала на борту их ялика.

Итта перевернула эскиз и написала:

"Верю, ты все сделал привильно. Будь счастлив! Люблю тебя!"

Она перечитала. Мелочный пафос! "Ты все сделал привильно..." Ну, конечно!

Итта разорвала эскиз, бросила клочки в печку. Больше у нее не было ни бумаги, ни времени.

Она уходила, так и не простившись с ним, и думала, как бы все было, если бы ничего этого не случилось.

Если бы Эрик не поссорился с Ив, а Эмиль снизошёл до того, чтобы признаться невесте в своих неоправданных подозрениях. Если бы не морок эфера, то все было как раньше. Итта вышла бы замуж за Эмиля, а после они уехали бы жить в Туон.

Она жила бы здесь, работала в мастерской, носила бы длинные юбки, готовила бы, стирала и приносила ему очки. Он рассказывал бы ей о том, что вычитал в книгах, о талантливых и глупых студентах, о боли в плече.

Вечером она выходила бы на крыльцо, завернувшись в какую-нибудь дурацкую шаль, проку было бы наряжаться. Эмиль все равно не обращает внимание на одежду.

Она представила, как садится на скамейку. Красивый летний закат, в окнах общежитий уютно горят жёлтые лампы. Слышится чей-то заразительный, вкусный смех. Все напоминает…

Она достает из кармана аккуратно сложенное вчетверо письмо из Кивида, рассеянно перечитывает его, снова и снова. Потом раскуривает свою белую трубку… нет, какая там трубка, она жена профессора и курить ей нельзя. Просто перечитывает письмо ещё раз. Песня написана все тем же пляшущим почерком. Только песня. Ни здравствуй, ни прощай. Но в песне все. Все, что его мучает, все, о чем он думает и не говорит прямо, в ней болит родная, зовущая ее душа. В песне гораздо больше, чем принято говорить вслух. И если бы она умела читать ноты, она смогла бы ее спеть. А так, это были бы стихи.

Она сразу выучила бы их наизусть, но читать написанные его рукой буквы, чувствовать его запах, идущий от бумаги, было бы куда мучительнее и прекраснее.

Так бы она и жила, если бы все было по-старому…

- Ты как? - осторожно спросил Томаш, видя, что девушка углубилась в собственные мысли. Ему было неловко спрашивать. Он знал ребят не так давно. По его мнению все, что случилось между Эмилем и Ив, а потом между братьями было, хоть и печально, но ожидаемо. Единственное, чего он не мог понять, почему пары перепутались в самом начале их отношений.  

- Я..  так… - Итта поправила на спине рюкзак.

- Позволь спросить. Ясно, что не к месту. Но этот вопрос мучает всех, кто знает вас четверых. Он, как говорится, висит в воздухе, мимо не пройти. Почему вы с Эриком не вместе? Я имею ввиду раньше. Вообще.

- Потому что такова жизнь, - Итта кинула на Птицелова дерзкий, многозначительный взгляд, мол, да, каков вопрос, таков и ответ. Она помолчала, собирая внутри себя жалкие остатки мудрости, а потом добавила тихо и доверительно.  - Не повторяйте моей ошибки, Томаш. Берегите любовь.

На этот раз Томаш не отвёл взгляд, не покраснел и не смутился. Он просто коротко кивнул и больше ни о чем не спрашивал.

Вскоре они вышли на восточную дорогу. В условном месте, на обочине, возле трёх сосен, их нетерпеливо ждала замёрзшая кобыла, запряжённая в хозяйственную телегу. Это было лучшее, что Дрош смог добыть за такой ничтожный для побега срок.