Вокзальное

Вокзал большого города похож

на Вавилон, принявший многоречье:

слова кишат и множат ложь на ложь.

Пусть уходящий милостью отмечен:

таксистской лаской, суточным жильём

и райскими посулами фаст-фуда,

но этот непокинутый содом

мощнее иссечённого сосуда

пульсирует маршрутными людьми,

и жалко упустить любой из типов — 

ведь тип иной, нет-нет, да изумит.

Тот город, что носил и шлем, и кипу,

настолько стар, что вырастил в себе

особенное свойство жить без спешки,

и хищный век, в котором значим бег,

ломает зуб на киевском орешке,

но, видимо, попробует ещё — 

у времени упрямые привычки.

Бросай же через левое плечо

монетку возвращения и вычти

два славных дня из общего числа

пока не состоявшихся открытий.

...Небрит, нетрезв, потерян и крылат,

касается гитары небожитель,

и оживает тёмный переход,

и стены раздвигаются, и ветер,

взметая пряди, плачет и зовёт

туда, где никогда не будет смерти.

И что есть смерть? 

Такой же вот вокзал.

Так помни путешественное кредо:

кто раньше вышел, тот не опоздал,

но не спеши уйти ещё до света.