Сукин сын!

Зал решил, что лютнист вернулся на сцену.

Никто залу ничего не объяснял.

Мальчик был точно такой же, высокий, кудрявый и тощий. Фрак сильно сужал фигуру и делал ее гротескно длинной. 

Мальчик был такой же, да, но на сцену он принес совсем другое настроение. 

Он был отдельно, зал отдельно. А сдержанный, гордый поклон окончательно определил границы. 

Эмиль был аккуратно причесан на косой пробор, черный бант, треугольные плечи, взгляд напряженный. В Эмиле было столько благородства и достоинства, что зрители в зале тоже выпрямили спины, и тоже внутренне подобрались.

Этого Эмиль и добивался.

Флейта лежала на рояле в черном чехле. В полной тишине он подошел к роялю, взял инструмент, повернулся к публике и легко поднес флейту к губам. 

Она заиграла. Словно бы сама. Поначалу казалось, что Эмиль ничего не делает, что нежная и звенящая музыка сама наполняет зал. Как вкрадчивый ветер, как летняя пыльца, как небесный свет. 

Произведение, которое играл Эмиль, не имело своей истории. Оно было призвано говорить о нематериальных вещах. Таких, о каких размышляет ребенок, ничего не знающий о мире, и таких, о каких размышляет седовласый мудрец, проживший жизнь, но так и не познавший истину. 

Я поняла это сразу, внезапно, вдруг. Наслаждаясь красивой музыкой, любуясь на великолепного Эмиля, я осознала, как неостановимо время, отпущенное и мне, и братьям, и каждому живущему.  

Я всем сердцем ощутила как хрупок, чудом выживший после падения цивилизации, наш мир, как бесконечны небеса и неизмеримо Подтемье. Как мелочны мои переживания из-за глупого страстного мальчика, как бесценны абсолютно все радости и печали, случающиеся вот прямо сейчас, в эту секунду. Я поняла, что мне никогда уже не будет четырнадцать лет, и никогда Эмиль не сыграет больше эту мелодию в этом зале. Я поняла, что красота мимолетна и неуловима как музыка, что одна и та же вещь может быть и прекрасной или ужасной только в оценке человека. Сам по себе восход солнца просто восход. 

Я почувствовала, что больше не боюсь ни выбора, ни горя, ни своих тайн, что я благодарна миру за то, что вообще существую, и могу чувствовать поцелуи и боль, любовь и разочарование, могу дышать, слышать эту чарующую и неземную музыку, могу видеть Эмиля, такого прекрасного, умного и робкого, с его закрытой, но заботливой душой. 

Флейта рождала и рушила вселенные, звёзды разгорались и гасли, летели планеты, лился свет и наступала мгла. Все это происходило в моей душе, и в душах сотни притихших, озаренных истиной зрителей…

А потом все закончилось. Музыка смолкла, король встал, снял очки и уважительно захлопал в ладони - тихо, медленно, с одобрением. Эмиль вежливо поклонился королю, потом залу, потом снова королю, собрал с рояля футляр и спокойно ушел со сцены.

- Сукин сын! - с восторгом пробасил на заднем ряду дедушка...

(Материалы к главе "Королевский концерт")