Трус!
Автор: Итта ЭлиманДеды обмыли мечи, потом помянули боевых товарищей, потом бабушку. Постепенно разговор их повеселел, исполнился удали и бахвальства, все стали пытать Ретви о его загадочных подругах, считать золотые, потраченные в былое время на женщин, хвалить самогонку и вспоминать, где и сколько было выпито за долгую жизнь. Смеялись, подтрунивали над Гертом и его геморроем. Пели. Эмиль сидел подле и становился все отрешеннее и строже. Впервые ему показалось странным, что отец, глубоко штатский по убеждениям человек, владел боевым арбалетом. И ещё Эмиль никак, хоть режь, не мог вспомнить, каким жестом отец взводил затвор. Помнил только, что упирал рукоять в землю, а потом прижимал к щеке для прицела. Хотелось сейчас же пойти испытать оружее, чтобы быть уверенным в том, что справится. Если придется. Эмиль не решался.
— Выпей! — Ретви налил Эмилю самогонки в свою рюмку. — Выпей! И поешь!
— Я не пью.
— Я не спрашиваю пьешь ли ты. Сам вижу, что нет. Но сейчас говорю тебе — выпей! Это приказ!
Эмиль выпил и с трудом принялся есть. Кусок не лез в горло.
Ему не остановить стариков, это ясно. Надежда на то, что они — не старый, выброшенный на обочину жизни хлам, и могут еще принести пользу, вскружила им головы сильнее самогона. Они сопляка не послушают. Старые дураки!
И Эрика ему не отыскать. Можно поехать в столицу, но есть шанс разминуться. Выйдет глупо! Какая пьяная ведьма дернула его остаться? Секс? Бравада? Сукин сын! Эгоист. Лез к Итте. Лез. Наизнанку выворачивался. Ради чего? Чтобы разменять свою девственность с бесстыжей Ричкой?! Накормить свои тупые амбиции?! Где его теперь искать, если война? Глупо ждать, что брат будет отсиживаться по кабакам, когда появится реальный повод ввязаться в переделку... Вот ведьма! Эрик точно попрет на войну! И думать не станет, ни секунды!
А он? Он сам? Трус? Конечно! Ещё какой! Отпустил ее, отпустил. Преданно смотрящую ему в глаза. В концертном зале, в том проклятом бассейне дерьма, на столичном мосту, у мистического Таллигана, всюду преданно смотрящую... А в последний момент, на лестнице «Сестры Куки». Когда сам Свет всемогущий велел... Он отпустил ее, отправил за тридевять земель, прямиком к границе...
И, что самое постыдное, даже не поцеловал, не протянул руку к ее щеке. Итта была его... Самая прекрасная, волшебная девушка. Потомок древнего рода... Его любовь. Только руку протяни. Он не протянул. Уехал за дедом, как баран. Горло Эмиля першило.
Итта уникальна. Да если морригане доберутся до нее, съедят заживо, как чашу магической энергии. Как ели в старину представителей других древних народов, веря, что их кровь дарует им силу.
А он, Эмиль, смалодушничал, струсил. Тогда, на дне рождения. Когда ведьмов Эричек ни на шаг от нее не отходил, стоял рядом, сидел рядом, плавал рядом, а Эмиль задыхался от ревности. Тогда он успел разглядеть ее жабры. Нежные волны из кожи. Был потрясен, выбит из привычной ему логики мироздания. Не смотрел на нее, не знал, что думать. Да нет. Он думал. Всякую чушь! А что, если она не человек? Нечисть? Нечисть — значит «не чистая.» Она! Добрая девочка, рисующая яркие картины, идущая на помощь любому. Малодушный чистоплюй. Дал на попятную. Хотя мог бы просто спросить. Просто подойти, отогнать Эрика, взять за руку, отвести в сторону и спросить: «Итта, почему у тебя жабры?» Или лучше не так. Просто сказать: «Итта. Я в тебя влюблен.» Он ничего не сделал. Сам рассердился, что она благоволила к Эрику, что держит свои жабры в секрете. Дурак! А как ещё она должна была поступить? Если даже его поджилки дрогнули. Да ей ни в коем случае нельзя никому раскрывать свою тайну. Так легкомысленно долго сидеть под водой у всех на виду. Эмиль глаз с нее не спускал. Три раза заныривал, но так и не смог до нее доплыть. Видел только ее тень далеко внизу. Решил, что девушка утонула. Запаниковал. А потом она вынырнула, и он увидел жабры. И помчался в библиотеку. Искать. Пять дней выедал глазами энциклопедию, видел кошмары. Пока не нашел. Выдержку, короткую, скудную. Про древний народ иттиитов. «Этническая группа водных человекоподобных, ассимилировалась ок.700-800 лет назад, на вскрытиях встречаются тела особей с гетероморфными атавизмами.»
И ничего больше про ее пленительный гетероморфизм, что снился ему, заставляя просыпаться в поту и возбуждении. Папенькин сынок! Книжный червь! Он ее не достоин! Мысли лезли и лезли со всех сторон как муравьи. Упрямо упираясь в одну главную — в мысль о войне и своей никчемности...
— Что-то мальчик наш совсем пригорюнился, — ослабив на шее бант, сказал Розентуль. Глаза его, подслеповатые и водянистые щурились. — Не стоит так переживать за деда, молодой человек. Историю делают смелые!
И тогда Эмиль почувствовал гнев. Гнев упал на него откуда-то сверху. С мягкого вечернего неба, с кудрявой кроны белого налива. Такой мощный, безудержный гнев, готовый крушить и ломать все подряд. Единственный выход из его беспомощного положения. Эмиль ухватился за него как за руку судьбы, поданную ему в момент, когда он уже на все свои два метра погряз в болоте отравленных мыслей.
Он встал, налетел на старика, и вцепился ему в подтяжки. Холодным, буквально ледяным тоном, в котором слышались и презрение и лютая месть, мальчик прошипел:
— Вы слишком много на себя берете, сэр!
Эмиля тотчас грубо оттащили от Розентуля. Силой затолкали на место. И следом наступила гробовая тишина.
— Сбрендил, молодой?! Самогон пошел прямиком в мошонку?! — проговорил Ретви, обалдевший от неожиданной перемены, случившейся с тихим мальчиком.
— Могу повторить! — Кровь хлынула Эмилю в лицо. — Этот ваш товарищ слишком много на себя берет! Ему. Здесь. Не место.
— Эмиль Травинский! — грозно перебил внука дед. — Не будь ты из тех, кто сто раз подумает, перед тем, как что-то сказать, тотчас получил бы по щам. А так, я жду объяснений!
— Ваш торговец запрещенкой — провокатор и мнимый либерал, — холодно ответил Эмиль. — Не удивлюсь, если это он надоумил вас отправиться на войну, и не удивлюсь, если он, бросив вас в бой, сам смоется при первой же возможности.
От такой наглости Гарт и Ретви пооткрывали рты, и, если бы Эмиль не был внуком самого великана Травинского, повскакивали и накидали бы ему тумаков. А так просто оба побагровели.
Один только Розентуль смеялся, прямо таки хихикал, не стесняясь.
— Продолжай! — приказал дед.
— Я не склонен трясти здесь чужими тайнами. Просто говорю: будьте с ним осторожны!
— Ах ты не склонен?! — дед встал и повел плечами. — Ты мне эти интеллигентские отцовские штучки брось! Мы с Роном кровь месили вражью, пока твоего отца и в проекте не было, не то что тебя! — Дед говорил все громче. — У нас друг от друга секретов нет. Выкладывай сейчас же, что у тебя за дурь в башке! Живо!
— Ну, давай, — господин Розентуль откинулся на стуле и сложил на животе пухлые руки. — Хочу посмотреть на тебя в деле, парень. Не откажи в удовольствии.
— Вы забиваете студентам мозги идеями революции. А сами воюете за короля. Вы подбиваете молодежь думать, что миру нужна республика, а сами сливаете информацию гвардейцам. Самых верных своих последователей сдаете прямиком в Арочку. За ваши политические брошюры отчислили двоих третьекурсников, за полгода до получения диплома. Теперь они никто. И пойдут воевать. А могли стать специалистами и помочь реальному прогрессу, а не кровопролитной борьбе, к которой вы призываете. А сами в нее не верите. Вы работаете провокатором, работаете на короля. Станете отрицать? Свидетелей тьма. Однако первый свидетель — я.
— Что ты мелешь?! Эмиль?! — дед досадно сморщился, стыдясь за внука и не понимая, какая муха его укусила. — Рон Розентуль — профессор социологии. Работал в Туоне после войны, ещё когда твой отец там учился. Конечно, он служит королю Кавену. Сил ему и здоровья в это тяжёлое время. — Феодор тяжело опустился на скамейку и разлил по рюмкам. — Ты переволновался, малыш. Уймись и выпей ещё. Или иди поиграй гаммы...
— Мальчик говорит правду, — товарищ Розентуль выпил протянутую дедом рюмку. — Смелый мальчик. — Глаза его улыбались, рот скривился от выпивки и тотчас вытянулся в торжественную ухмылку человека, уверенного в своей правоте.
— Скажи-ка мне, мой юный друг, с чего это ты, вдруг, такой особенный? Умный, смелый, хороший юноша? А? Борец за правду, не верящий никому на слово? Кто же на самом деле сделал тебя таким? Школьные учебники? Или мои книжки, которыми полнится твоя светлая голова? Кто научил тебя критически мыслить? Взвешивать и выбирать? Так вот! Ты — моих рук дело, приятель. И таких как ты у меня, — Розентуль похлопал себя по нагрудному карману. — Картотека. Длинный список лучших из лучших.
Эмиль скривился:
— Вы блестяще умеете заговаривать зубы, в этом я убедился на ваших сходках. Но меня интересуют факты.
— А с чего ты взял, что те ребята с третьего курса, Марк Рочер и Окк Херм, не заняли достойное место в тех службах, о которых дуракам и болтунам лучше не ведать? С чего ты взял, что король против революционно настроенных юношей? Смотри глубже, сынок. Остудить, усмирить их пыл и направить в нужное русло — вот моя задача. Королю, читай — королевству, нужны умные люди, солдат у него хватает. Налей-ка мне ещё, Фео! Что-то я разволновался от таких прекрасных открытий. Хороший мальчик. Умный, смелый...
Эмиль был готов снова броситься на скользкого провокатора, змеёй увиливающего от любой правды. Он встал, задел головой ветку яблони. Кулаки его были сжаты, скулы заострились, нос побелел. И только холодная мысль о том, что в чем-то, в самом маленьком и незначительном, Розентуль прав. Его книги научили Эмиля мыслить.
— Прошу меня извинить! — выдавил Эмиль, не вложив в слова ни капли искренности.
Он кивнул деду, вышел из-за стола и направился к дому.
— Весь в отца! — покачал головой дед. — Тот так же бился за любую правду... даже мнимую...
— Да, хороший мальчик... — улыбаясь Эмилю вслед, еще раз повторил товарищ Розентуль. — Жаль, если пропадет ни за грош.