Избранный под спайсом (мнение о фильме "Дюна" Д. Вильнёва)
Автор: Алексей ЛукинПонимаю тех, кому “Дюна” показалась затянутой. Понимаю, кто критикует за несбалансированный сюжет. Или за то, что зрителям мало что объясняют. А если и делают это — то открытым закадровым текстом.
Предыдущие экранизации тоже особо не радовали. Фильм Ходоровски не случился (а если б случился, мы б имели невероятно сюрреалистичный кэмп, не поддающийся восприятию). Линч (между сюжетом и фабулой всегда выбирающий фабулу) снял гротескный стимпанк, да ещё порезанный продюсерами до степени абсолютной неузнаваемости. Сериал 2000-го года… Да, близко к тексту. Но когда я в детстве попадал на него (шёл по каналу РТР), то видел странных людей в странных костюмах, которые подолгу базарят о неведомой фигне, + плохо нарисованных червей. Эта скукатища и есть та великая “Дюна”???
Сценаристов и режиссёров не виню. Книга Герберта мало годится для перенесения на экран. Вот Пол (Пауль в переводе Вязникова) проснулся. Вот поговорил с матерью о своих снах. Мать взяла сына за руку и повела к верховной жрице тайного ордена Бене Гессерит. Пол говорит с верховной жрицей и проходит испытание. Приходит Суфир Хават, говорит с Полом о предстоящем перелёте на Арракис. Хават уходит, выходит Гурни Халлек, начинается урок фехтования… Пышно, многословно, перегружено намёками и подтекстами (любой современный редактор взвоет от обилия фокальных персонажей на единицу текста). И — идеально годится для театральной постановки. Ну, или сериального формата. Экранизировали же с успехом (по крайней мере, до 6-го сезона) “Песнь льда и пламени” Мартина, где автор композиционно выстраивает сюжетные линии с оглядкой на Герберта.
К слову, о Мартине. После завершения “Игры престолов” продюсеры явно намеревались занять пустующую нишу чем-то подобным. Потому их выбор вполне логично пал на “Дюну”. Чтоб несколько родов, все друг с другом ведут тайную борьбу, император плетёт свои интриги, Бене Гессерит — свои, а в центре паутины — бегущий в лабиринте, голодный и играющий подросток-дивергент, который то ли избран, то ли нет, и вообще, должен был родиться девочкой (вот тебе и ЛГБТ-актуалочка).
Этого хотели продюсеры. Фанаты книги хотели достойного, уважительного к первоисточнику фильма. Остальные 90% зрителей — крутого космического блокбастера, снятого за дофига миллионов долларов. И имя режиссёра вроде бы внушало доверие… Кому, как не Вильнёву, снимать “Дюну”???
Только вот на выборе режиссёра всё и сломалось. Ожидания первых, вторых и третьих не оправдались — вместо многомиллионного голливудского блокбастера мы получили многомиллионное авторское кино. Вместо “Игры престолов” и “Дивергента” — “Лоуренса Аравийского” в фантастическом антураже.
Однако обмануть зрительские ожидания — ещё полдела. Зияющую пустоту разочарования должен заполнить оригинальный режиссёрский взгляд. Визионерская оптика Вильнёва отыскала в “Дюне” мотив противостояния Человека и Судьбы. Отыскала, вытащила наружу, очистив от всего лишнего, и раздула до возвышенной античной трагедии.
Серьёзно! Первые минут 40 фильма 100%-ое ощущение, что смотришь что-то из Софокла или Еврипида. (А какой бы из Вильнёва получился экранизатор шекспировского “Макбета!”) И дело не только в явственных греческих аллюзиях самого первоисточника (Атридесы — т.е. “потомки Атрида”, одного из предков Пола зовут Агамемнон, отца — Лето, а женский орден Бене Гессерит, переплетающий генетические линии родов, уж слишком походит на мойр — богинь судьбы, переплетающих линии человеческих жизней).
Первая четверть фильма — не экспозиция (та закончилась после встречи Пола с Преподобной матерью). Герой уже вступил в конфликт с всемогущим Роком. Рок воплощён повсюду. Приглушённая цветовая гамма. Тревожный индастриал Циммера за кадром. Интерьеры утопают во тьме. Их минимализм (умудряющийся при этом сочетать в себе черты античности, готики и хай-тека) компенсируется их же безграничностью. Рок сгущается в туманной дымке, в линиях дождя, в вибрациях раскалённого пустынного воздуха, обволакивая персонажей. Маленькие фигурки людей в огромных… нет, в ГИГАНТСКИХ обстоятельствах. Что ни кадр — полотно в духе Каспара Фридриха. Физически ощутимое пространство давит на юного Атридеса.
Ключевая сцена — отец и сын стоят посреди родового кладбища. Кульминация — Пол прощается с родной планетой Каладан. Байронический Шаламе бродит по скалам и камням, окунает руку в воду, а за спиной уже взмывают ввысь грузовые корабли.
Игры с пространством и операторская гигантомахия продолжатся и на Арракисе. Редкие строения/космический корабль/песчаный червь целиком войдут в кадр, а зритель сможет лишь догадываться о реальной численности участников массовых мизансцен. Герои побегут к щелеобразному горизонтальному выходу — камера, оставаясь на уровне глаз, поспешит за их спинами. Щель будет расти, наружный мир — расширяться, открываться и обступать героев со всех сторон (а вместе с ними и нас). Виды пустыни будут даваться фрагментарно — нельзя ж объять необъятное. Камера монотонно скользит над песками, и без того неторопливые действия затормозит дополнительное слоу-мо.
Зрители должны наслаждаться выдуманным миром, проникнуться его атмосферой, ощутить давление Судьбы, а не ждать экшена.
Впрочем, во второй половине “Дюны” экшена более чем хватает. Только вот снят он хоть и добротно, но скорее для галочки. Сюжетная канва нужна Вильнёву как предлагаемые обстоятельства, как обрамление к своему замыслу, как функция художественного метода. Видение, возникшее у Пола в момент спасения экипажа, добывающего спайс, важнее изображения самого этого спасения.
При таком подходе можно безболезненно пожертвовать одними персонажами, а у других сменить пол или расу.
По сути, весь сюжет фильма — это упорядоченная иллюстрация устаревших и насквозь фальшивых средневековых ритуалов и церемоний. “Они проделали такой путь, чтобы просто исполнить формальность?” — спрашивает Пол у отца в самом начале, когда на Каладан прилетают посланники императора.
Да тут 200 млн и несколько лет работы ухлопали на то, чтобы эти формальности соблюсти! Надень военный мундир, Пол. Отец хочет, чтобы всё было официально.
Делегация зачитывает приказ императора — дом Атридесов перемещается на Арракис. Лето Атридес демонстративно прикладывает перстень — знак своего рода. Испытание болью под контролем Преподобной матери — тоже ритуал. Терзание смутными сомнениями на кладбище, воспоминание о трудном прошлом перед лицом сумрачного настоящего — и это ритуал. Прибытие на Арракис, встреча с фрименами — целая праздничная церемония. Переговоры с одним из полевых командиров племени фрименов сопровождается взаимными плевками. А уж жуткому ритуалу подготовки сардаукаров (личной гвардии императора) перед предстоящим боем посвящён целый эпизод! Пока один священник горланит мантры, другие мажут лбы воинов кровью.
Да, порядки устарели. Ритуалы и церемонии бессмысленны. Мир одряхлел. Ему требуется обновление, новое дыхание, новая жизнь. Новая… кровь. Нехитрая мысль, к которой приходят зрители и резко повзрослевший Пол к финалу картины. Ключевая сцена — прямое столкновение нового лорда Атридеса с силой Судьбы (песчаной бурей). Бороться с бурей бесполезно. Можно лишь подчиниться Року, ответить на зов и следовать ему. (Точно так же, как бесполезно бороться с Шеи-Хулудом, истинным хозяином пустыни. Но если отказаться от борьбы, его можно оседлать.) Мысль Герберта: “Чтобы править, нужно подчиниться”, сценаристы фильма несколько переиначивают: “Настоящий правитель не берёт власть силой, ему её вручают”.
Сентенции из книг Пауло Коэльо, вложенные в уста одного из фрименов. Позже Пол этого фримена зарежет, благодаря чему наступит кульминация второй части фильма и логичный итог всего, что было на экране. Вдохнув как следует спайса, мальчик станет избранным. Пол Атридес — Квизатц-Хадерахом. Пространство в момент становления сузится (действие происходит на небольшом пяточке между скал), а фигура главного героя, наоборот, увеличится в размерах. Настолько, что всякий без проблем сможет рассмотреть женские ресницы Тимати Шаламе.
Впрочем, фигура Зендаи ему подстать. Вместе они пригласят зрителей в фильм-продолжение.
P.S. Одна из моих знакомых ходила на фильм дважды — чтобы насладиться визуальной составляющей “Дюны”, одного раза оказалось мало. Теперь я её понимаю. Творение Вильнёва заслуживает того, чтобы смотреть его ещё и ещё. Но только на большом, а лучше—ОЧЕНЬ БОЛЬШОМ экране.