Письмо читателя и смысл фэнтези

Вчера получил посылку и письмо от читателя - а теперь, вероятно, уже друга, - с которым мы познакомились благодаря тому, что кто-то посоветовал ему мою трилогию в качестве "противоядия" после книги Льва Гроссмана "Волшебники". В итоге обнаружилось, что мы оба любим книги Льюиса, и Дмитрий даже удостоил меня самого лестного сравнения за всю историю моего виртуального общения с читателями - написал, что "Волчье время" своей атмосферой безысходности напомнило ему "Мерзейшую мощь".

Это письмо стало лучшим ответом на вопрос, который я ставил в предыдущем посте - почему автор фэнтези не может просто взять и коротко ответить на вопрос, "о чем твоя книга?". Потому что в фэнтези, каким оно было задумано родоначальниками жанра - я имею ввиду Инклингов - вторичен и сюжет, и сеттинг, и посыл. О чем бы мы ни стали говорить, мы попадем впросак.

Вот, например, вчера мне написали, что тому, кто вообще не представляет, что такое фэнтези, можно сказать, что "Властелин Колец" - это такая книга, в которой добро побеждает зло не силами крутого воина, вооружённого до зубов, а силами слабого маленького хоббита, который несёт кольцо в Мордор без особых шансов на успех. Но я сказал бы, что такой ответ годится, если я пытаюсь доказать своей бабушке, что фэнтези - это не чушь собачья и не просто чьи-то выдумки, а "настоящая" литература, и что смысла в нем может быть не меньше, чем в "Войне и мире". Тогда - да. Но, в сущности, такой ответ нисколько не хорош. Трудности начинаются уже с того, можем ли мы сказать, что "Властелин колец" - это такая книга, в которой добро побеждает зло.

Я, например, так не сказал бы. Для меня добро победило зло, если мир в конце книги лучше, чем в начале, а главные герои чувствуют себя более счастливыми, чем в тот момент, с которого мы начали свое повествование. Можно сказать что-то подобное про "Властелин колец"? Ни в коей мере. Мир Средиземья для меня - это мир угасания, пронизанный тоской, вселенная, где завтра всегда хуже, чем вчера. Несмотря на тонкий налет христианства, в сущности - это мир скандинавских саг, мир, движущийся к Рагнарёку и все дальше уходящий от своего Золотого века. "Победа добра над злом" выглядит так - Хоббитания осквернена, раны болят, прежнюю беззаботность не вернуть, эльфы покинули ваш мир, и вместе с ними навсегда уходят Чудо, Магия и Красота.

Про фэнтези нельзя сказать, что это - книга "о чём-то". Например, мы можем сказать, что "В круге первом" - это книга о сталинской эпохе, а "Поединок" - книга об армии и состоянии российского общества в начале двадцатого века, потому что реалистическая литература направлена на внешний мир. Но фэнтези подобно снам - оно направлено на тайную жизнь авторской души, и описать фэнтези - так же проблематично, как пересказать другому человеку увиденный нами сон. Пытаясь это сделать, мы тотчас же натолкнемся на то, что нам приходится подстраивать логику сна, с его текучестью, метафоричностью и его тайнами, под логику словесного повествования, и то, что придает нашему сновидению яркость и очарование и заставляет нас томиться невозможностью вернуться в него после пробуждения, тут же утрачивает свою силу.

Такое фэнтези, как книги Инклингов - это пароль и отзыв, разделенный сон. Оно сродни религиозным откровениям и таинству Причастия. Внезапное и восхитительное озарение, что, не зная друг друга, никогда не перемолвившись ни одним словом, мы всё-таки связаны друг с другом где-то в тайниках нашей души. Мы грезим об одном и том же, в нас живёт одна и та же жажда, мы, пользуясь выражением того же Льюиса, настигнуты одной и той же Радостью.

Именно это эйфорическое ощущение я каждый раз испытывал, читая книги Льюиса. Конечно, это может показаться чисто субъективным ощущением, которое встречается у каждого читателя, и я бы не настаивал на его объективной значимости, если бы не занятный факт - вот человек, который тоже любит Льюиса, читает мои книги, и тут же улавливает это тайное родство, не следующее, между прочим, из сюжета цикла, и, пренебрегая тем, что мы едва знакомы, пишет мне бумажное письмо, в котором говорит, что он считает меня своим Другом. И он тысячу раз прав, поскольку существуют чувства, некий эмоциональный опыт, разделение которого на самом деле делает людей Друзьями с большой буквы.

Или другой случай - тоже совершенно незнакомый человек читает "Сталь и Золото" и пишет мне, что книга напомнила ему Гилберта Честертона - и мы тут же начинаем разговаривать по телефону, словно старые друзья, а между тем - на уровне сюжета, языка или героев у меня нет абсолютно никаких пересечений с Честертоном; то, что нас объединяет, лежит далеко ЗА текстом, и однако, когда в юности я первый раз читал "Возвращение Дон-Кихота" и "Человека, который был четвергом", я чувствовал тот же щемящий, не способный уместиться в грудной клетке, распирающий восторг, что и от Льюиса с Шестовым. Потому что - вот оно! Пароль и отзыв. Подданство одной и той же, неизвестной большинству людей страны. Свои. Свои!!

Сторонним людям ни за что не объяснить, почему Честертон и Льюис для меня - "свои", а Толкиен - чужой. Это различие, как и идея или содержание романа в жанре фэнтези, лежит за гранью слов. Но оно совершенно несомненно.