Я смотрю...

...некоторые мои коллеги подробнейшим образом излагают в блоге подробности создания того или иного своего произведения. Последую-ка и я их дурному примеру.

Примерно треть моих вещей произросла из словаря Даля, неодолимую страсть к которому я ощутил довольно поздно, после тридцати. В более раннем возрасте отзывался о нём пренебрежительно, поскольку не читал. Но вот открыл однажды первый том и сразу же взвизгнул от восторга, наткнувшись на пословицу «Рада б баба взвыть, да муж не мрёт». С тех самых пор я из Владимира Ивановича не вылезал. И не вылезаю.

Поражало количество поговорок, где человек сопоставляется с собакой. Тут можно даже и не прибегать к словарю – достаточно вслушаться в разговоры. Жалуются на собачью жизнь, говорят, что устал, как собака, и т. д., и т. п. Естественно, возник соблазн реализовать все эти метафоры и сравнения в истории о человеке, который работает псом (кстати, в переводе на польский повесть так и стала называться Robić za psa). Поначалу события предполагались мистические: персонаж начинает перерождаться, обрастает шерстью, короче, становится оборотнем. Тоже не случайно. Кончались девяностые, и многие из моих знакомых перекидывались на глазах из коммунистов в демократы, из атеистов в православные…

Оборотничество приняло такие масштабы, что рассказ За железной дверью просто нельзя было не написать. И слава богу! Замысел повести остался, но мистика из него испарилась (вся ушла в рассказ). Стало ясно, что речь в повести Чушь собачья пойдёт не столько о человеко-псе, сколько о социуме, для которого такое положение вещей вполне нормально. Но где его взять, этакий социум? И тут я вспомнил про свою распавшуюся Сусловскую область. Вот где должно разворачиваться действие.

А рассказик я сейчас выложу.