Подобно большинству моих вещей...

...повесть Ё — грандиозная неудача. Не менее грандиозная, чем сам замысел. У кого-то из критиков я прочёл фразу, что, пожалуй, единственная небывалая развязка в детективе — это когда убийцей оказывается читатель. И я попробовал. Но у меня, как видите, не получилось. Жалею до сих пор.

И утешаю себя тем, что замысел неисполним по определению.

Похожее чувство возникло у нас с Серёжей Синякиным, когда он затеял свои «Бузулуцкие игры», где пропавший римский легион объявляется вдруг в райцентре, отрезанном разливом от области, и наконец-то устанавливает порядок. Общение легионеров с аборигенами происходит поначалу на диком русско-латинском пиджине.

— Серёжа! — сказал я Синякину, прочтя черновики первых глав. — А что если латынь начнёт потихоньку вытеснять русский? Представляешь, начинается книга по-русски, а кончается на классической латыни! То есть не только роман, но ещё и учебник!

Потосковали мы потосковали о несбыточности такого решения, выпили с горя, тем всё и закончилось. А какая была бы вещь!

Ладно. Выложу пока первый мой самостоятельно (вне соавторства) написанный рассказ Словесники. Белка была тогда ещё жива, но от фантастики открестилась по религиозным соображениям, объявив её грехом. Вот отрывочек из воспоминаний:

«Всё пришлось начинать заново, причём, даже не с нуля. Скорее с отрицательной величины. Мне предстояло не просто написать рассказ, но доказать (в первую очередь, себе самому), что я могу работать один. Легко сказать! У супругов Лукиных — известность, четыре «Великих кольца», медаль «Еврокона», другие какие-то награды. А я никто и звать меня никак.

Как возник замысел — не помню. Помню только, что работал сторожем при компьютерах, включал по ночам хилый «Макинтош» — и тупо начинал прилаживать слово к слову. Никогда ещё текст не давался мне с таким трудом. Зная свой поганый характер, написанного никому не показывал: не дай бог скажут слово поперёк — всё тут же и остановится. Особенно угнетала тишина. Я-то ведь привык каждую фразу проговаривать вслух. В итоге заработал стариковскую привычку невнятно бормотать — прямо хоть в психушку сдавайся.

Сейчас мне кажется, что над «Словесниками» я корпел год, не меньше. А потом ещё года два не решался предложить для публикации. Боялся, что сочтут графоманией».