Рынок

Городской рынок был размером с половину Туона, не меньше. Шумный, суетливый и страшно занятой, он не особенно обрадовался Эрику. Тут и без Пастушки хватало циркачей. 

Носили, тащили, тянули, шли, бежали, кричали, зазывали, торговались, целовались, дрались, возились. Торговцы, рабочие, полицаи, покупатели, воришки, бездельники, голуби, коты и крысы. Все жило и кружило вокруг и ради золотых калачей, белых и темных хлебов, румяных яблочных пирамид, сосисочных башен, розовых окороков, круглобоких бочек всякого квашеного и моченого, красно-коричневых рядов жареного, копченого, сырого и вяленого, ради серебряной морской и озёрной рыбы, жирной свинины, мраморной телятины, пунцовых раков, пёстрой дикой и домашней птицы, ради бочек и крынок всяких морсов, компотов, пива, эля, водки и рому, молока, ради снежных замков сыров: домашних белых и жёлтых. Упрятанных под марли постных блинов и оладушек, выставленных на приманку ярких леденцов, блестящих пирогов, кремовых белых пирожных… бочек, мешков и мешочков, всякой, любой избыточной еды. Все здесь вертелось во имя великого страха голода и жажды, неистребимо жившего в памяти нового человечества. 

Потолкавшись между торговыми рядами, мешая усталым продавцам и грузчикам, Эрик получил с десяток угрюмых отказов, пару грубых посылов к рачу, и одно необоснованное обвинение в воровстве. Случилось неудачно опереться о прилавок, отчего яблоко само скатилось с края под ноги покупателям. А когда Эрик наклонился его подобрать, лавочник поднял крик: "Держи вора!", после чего Эрик высказался так, что стоящие у прилавка дамы покраснели, а обвиняемый, запустив яблоком в хозяина, гордо, но быстро удалился с торговой части в сторону складов и помывочных.

Вот там нарядного парня, без дела болтающегося среди чернорабочих, приметила хозяйка рыбной лавки. Приметила и поманила пальцем.

 "Женщины, всегда женщины…" - ухмыльнулся Эрик. Только их и приводила к нему щедрая фортуна.

- Иди за мной, - седая, прядями крашеная в алый цвет торговка имела красивые ноги и руки, и совершенно квадратный торс. Эрик отметил именно ноги и руки и подивился про себя, что у человека, занятого тяжелым физическим трудом сохранилась такая стройность и плавность конечностей. 

В подсобке рыбной лавки стояла страшная вонь. Именно стояла, физически, преграждая собою вход. Ее надо было либо вынести как предмет вон, либо оставаться на пороге. Эрик выбрал второе.

- Нежный? - без тени иронии спросила торговка, вытирая руки о заляпанный чешуей и рыбьей кровью передник. - Если нежный, лучше сразу нет.

- Я не нежный, - честно соврал Эрик. 

Хозяйка рыбной лавки с пониманием покивала вранью, вытянула из кармана передника самокрутку и подала Эрику. - Держи. Поначалу поможет. А там привыкнешь. Вот это... - она откинула с ящика крышку, и Эрик увидел, что тот полон рыбы, явно бросовой и точно несвежей, - надо отвезти, и отвезти далеко. На Судринку. Телега вон, на улице. Сам загрузишь, сам разгрузишь. Три четвертных.

- Мало, - Эрик с удовольствием затянулся табаком, совершенно позабыв о своем обете не совать в рот неизвестную гадость. - Три четвертных - это ж просто тухлое пиво да ломоть хлеба.  

- Ишь, мало ему, - улыбнулась почти беззубым ртом торговка. - Мало - лучше, чем ничего. Все подряды раздают с утра, сейчас другой работы не найти. А хлеба я тебе и так дам. Вон, тощий какой.

Эрик мог бы поспорить, что он не тощий, а поджарый, и мышцы у него что надо, дамам нравятся…  но вместо этого молча вытащил ящик во двор и, сжав зубы, пересыпал в телегу тухлую рыбу. Нос воротить не стал, табак действительно слегка отбивал вонь. Прикрыв дохлую рыбу грязной тряпкой, он выпрямился перед обладательнецей изящных ног и рук, и мрачно спросил:

- Ну, и куда эту парфюмерию? 

- Я же сказала... На Судринку... - удивленно, а потому медленно повторила хозяйка. - Ну надо же… Ты что ж это, не местный что ли? А я-то думаю, как это ты сразу согласился… 

- Я… заезжий… - осторожно кивнул Эрик. - Музыкант... 

- Музыкант, - с некоторой жалостью в голосе повторила торговка и быстро добавила. - Вот и хорошо, что не местный. Даже спокойнее. Ты это... Иди прямо к Ааге. Спросишь у моста, там тебе всякий дорогу покажет. Доберешься. Там все время по главной улице иди. Понял? Ради Солнца, иди и иди. Прямо. Упрешься в лавку пана Шафрана. Он глухой, так что громче стучи. Вот получишь два четвертных от него. А еще один я сторожу оставлю. В обмен на пустую телегу. Рынок будет закрыт уже. Стучи и жди. Через забор не лезь. Ну, вроде все...

Сбитый с толку Эрик раскрыл рот спрашивать, потому что логических нестыковок в сюжете обнаружил с лету аж три. 

- Иди, - резко приказала торговка, - некогда мне тянуть время за вымя. Время этого не любит. 

И захлопнула дверь лавки прямо перед его загорелым курносым носом.