Что не так с Ведьмаком

Предупреждение: я буду часто использовать в этом очерке слово “всратый”. Я вообще хочу поговорить не столько о самом сериале “Ведьмак”, сколько о всратости как феномене массового искусства. И поймите меня правильно: если я употребляю слово “всратый”, то это только потому, что оно адекватно отражает суть явления. Его употребление даже не оправдано — оно попросту не нуждается в оправданиях. Всратость — это факт, данный нам в ощущениях. Какие же это ощущения?

Проще всего они формируются словами “Может, это я спятил?” Ну, то есть, ты знакомишься с каким-нибудь произведением чего-то (или попросту человеком, бывает и такое), и все вроде идет нормально, как вдруг начинается что-то такое, что не лезет ни в какие ворота и не натягивается ни на какие уши, и ты такой: погоди-погоди, только что же все нормально было, МОЖЕТ, ЭТО Я СПЯТИЛ?

ОК, лучше на живом примере, да? Хорошо, загуглите Цветаеву, “Поэма Конца”. Если пересказать ее простыми словами, получится следующее: Лирическая Героиня крутит роман с Неким Мужчиной (у нас литература, а не исследование чужих постелей, так что это Лирическая Героиня и Некий Мужчина, а не Цветаева и Родзевич) и далеко не в первый раз назначает ему свидание. Он приходит на это свидание, не чуя никакого подвоха, а ей все не так: и голос у него не такой, и целует не так, и шляпу не так снял, и вообще. Она ему: ну, в кино пойдем, что ли? А он ей: домой. И ее начинает почему-то колбасить. Он понимает, что творится какаях-то хрень и ведет ее в кафе, чтбы поговорить. Он ей говорит, в общих чертах, так: дорогая, мы тут мутим у близких за спиной, тайком, это не дело, давай уже съедемся и будем вместе жить. А она: нет, у меня идея получше: давай убьем себя об стену. Он такой: э-э-э, нет! Она ему: тогда всё между нами кончено, помидоры завяли, прощай. Он такой: жаль, конечно, но… ладно. Меня послали, приму это с достоинством. Она такая: Чтооооо? Ах ты сволочь!  Ты заставляешь меня бросить себя! Чтобы я еще сильней страдала!  Ну хотя бы проводи меня! Он такой: окей. И он ее провожает, а она страдает всю дорогу. А он видит, как она страдает, и сам плачет. И тут у нее наступает катарсис. Из-за меня мужик расплакался. Я заставила его страдать. Ура. ФИНАЛ.

Это произведение — платиновый эталон всратости. Абсолютно чумная логика отношений и эмоций, облеченная в великолепные неугасающие стихи. Это чтобы вы сразу поняли, что всратость не имеет никакого отношения к уровню исполнения. Всратым может быть и хорошее, и плохое, и гениальное. 

“Ведьмак”, конечно, ближе к “плохому”. Но на втором сезоне я поняла, что с первым сезоном погорячилась. Я сразу решила, что Хиссрих просто сценарный рукожоп. Ну, бывает. Кто-то просто рождается бездарем.

На втором сезоне я переменила мнение. Хиссрих может, когда хочет. Некоторые моменты были вот прям хороши (например, динамика Йеннифэр-Лютик). Но то, что было хорошо (в основном последние эпизоды), имело уже весьма и весьма отдаленное отношение к Сапковскому. А вот первый эпизод, снятый по “Зерну Истины”, был опять омерзителен и всрат по самую маковку. И меня это заставило оглянуться назад. 

В рецензии на первый сезон я написала, что из каждого исходного рассказа Сапковского Хиссрих выдернула сердце, и много порицала ее за бездарность и глупость. Но когда я увидела, как она выдернула сердце из “Зерна Истины”, я поняла, что ошибалась всю дорогу. Чтобы так выпотрошить исходный материал, нужно хорошо знать анатомию. Чтобы безошибочно выдернуть именно сердце, а не печенку и не желудок, нужна твердая рука, которая точно знает путь к сердцу. Хиссрих не бездарна. Она просто какой-то такой Джек Потрошитель от сторителлинга, который твердо уверен, что сердце должно находиться в жопе, и поэтому последовательно выдирает у всех рассказов сердца и запихивает в задний проход. Всирает сюжеты, попросту говоря.

Давайте разберем этот подход на примере “Зерна Истины” Сапковского. Его сюжетный костяк взят из сказки “Красавица и чудовище”, но история подрихтована так, чтобы породить новый смысл. В отличие от оригинальной сказки, где принц был заколдован злой феей просто так, от вредности, Нивеллен, сын барона-разбойника, наказан за то, что совершил одно из самых гнусных преступлений: изнасилование. Но изнасиловал он не обычную крестьянку или дворянку, а жрицу весьма неприятного культа, которая запечатала наложенное на него проклятие собственной смертью. После чего Нивеллен годами пытается снять проклятие, надеясь на поцелуй красавицы, а поскольку после оздоровительного пинка высших сил он стал безупречным джентльменом, красавицы с охотой к нему тянутся и остаются им довольны, а после отъезда — еще и богаты. Вот только чудовищный облик не спадает с Нивеллена,и он уже привык считать себя чудовищем. Наконец он влюбляется в молчаливую лесную девушку Вереену, которую считает русалкой. Увы, Вереена оказывается вампиркой, и Нивеллену приходится убить ее, чтобы спасти жизнь мимоезжему ведьмаку Геральту. Избавив мир от чудовищной убийцы Вереены, Нивеллен возвращает себе человеческий облик. Ценой жертвы самого дорогого, что у него есть, — он искупает совершенное им когда-то зло и вновь обретает человеческое достоинство.

Где сердце этой истории? Наотличку от сюжета Шарля Перро, говорящего нам о любви, воскрешающей и преображающей, Сапковский делает ударение на искуплении. Нивеллен совершил ужасное и непростительное, и был за это наказан  физическим уродством. Правда, само наказание как таковое не могло послужить к искуплению — Нивеллен свыкся со своим уродством и даже сумел организовать себе сексуальную жизнь. С наказанием преступник свыкается, что некоторым образом лишает наказание смысла. Что же послжило к искуплению? То, что Нивеллен искренне полюбил настоящее чудовище — и смог этой любовью пожертвовать. Когда он поставил свою жизнь на кон, придя на помощь Геральту, когда он ударил Вереену импровизированной пикой — он окончательно убил и того прежнего Нивеллена, который в силу слабоволия и малодушия стал чудовищем. Сапковский называет себя язычником, но католический бэкграунд неистребим: пан Сапек верит в искупление. 

А Хиссрих — не верит. Потому она выдергивает сердце истории и вставляет его в жопу. При том, что с чисто сюжетной точки зрения этот рассказ перенесен на экран чуть ли не аккуратнее всех остальных, акценты расставлены совершенно перпендикулярно. Никакого искупления не происходит, срабатывает чисто магическая схема: любовь-кровь, убил-расколдовался. Более того, проживая с Верееной, Нивеллен совершает еще более гнусное преступление, чем изнасилование жрицы нехорошего храма: он знает, что Вереена вампирка, но позволяет ей схарчить близлежащую деревню и подъедать мимоезжих купцов. Само собой, при таком раскладе Геральт и Цири нисколько не благодарны ему за спасение, а брезгливо отворачиваются и уезжают, оставляя его рыдать во дворе пустого дома. И если из рассказа Сапковского торчит католический бэкграунд автора, то тут мне отчетливо видны уши Кальвина. Предназначенный к погибели — да будет проклят навек!

То есть, Хиссрих не просто решала задачу “впихнуть в сюжет “Зерна Истины” еще и Цири, и сделать при этом рассказ, состоящий на 90% из разговоров, более телегеничным”. Она совершенно серьезно УЛУЧШАЛА этот сюжет в соответствии со своим мировоззрением. Прямо говоря, пуританским.

Нота бене: я не имею в виду, что Хиссрих является прихожанкой церкви реформатского направления. Она, скорее всего, пуританка ровно в том смысле, в каком Сапковский католик: город Вестервилл, штат Огайо, где она росла, “самый непьющий город в Штатах”, вряд ли мог сформировать ее как последовательницу Аквината или Чжуан-цзы. Ее мировоззрение близко к пуританству, потому что культура американской глубинки в основном пуританством сформирована.

А теперь оглянемся на первый сезон, на то, какие трансформации претерпели тамошние сюжеты. То, что из них в целом повыдерганы все аллюзии на сказки, очень хорошо монтируется с пуританством. Но давайте заглянем глубже. Первый эпизод, “Начало конца”  — если допустить версию о пуританском улучшательстве сюжета, то многое из того, что казалось мне чистой криворукостью сценариста, выглядит иначе.

Например, устранение из сюжета войта Кальдемейна, и, тем самым, сильное упрощение моральной дилеммы для Геральта — ведь войт его друг, и, выступив против Ренфри, Геральт потеряет его дружбу, а не выступи он против Ренфри — все равно подведет войта под монастырь, потому что за резню на площади отвечать всяко войту, кто бы резню ни учинил, Геральт или Ренфри. Я раньше думала, что, убирая из уравнения личный мотив дружбы, Хиссрих попросту облегчает себе работу и дает больше времени на вжик-вжив-вжик-уноси готовенького. Но если посмотреть с идейной точки зрения, то получается, что Хиссрих как бы “очищает” выбор Геральта от личных мотивов, превращая его в вопрос принципа. Ну да, картинка стала более плоской и тусклой — но пуританский моральный ландшафт вообще стремится к черно-белости и квадратности.  

Та же картина с раскрытием образа Йеннифэр. Если не брать пуританство в расчет, то метания Йеннифэр между “а ну, вырви мне матку сейчас же!” и “У меня не было выбора, а теперь я хочу дитачку!” выглядят как “сценаристы так и не собрались обсудить арку Йеннифэр на общем брифинге”. Но если взять его в расчет, то всратость поведения Йеннифэр получит логичное объяснение: у Йенифэр реально не было выбора, потому что судьба человека предопределена свыше, и Йеннифэр не исключение. Становится логичным и преувеличенный мудизм Калантэ, Тиссаи и в принципе колдунского капитула, а такожде всратые порядочки в Аретузе: в пуританской парадигме колдунство дело заведомо гнусное, а власть женщин, да еще и имеющая магическую природу, — это Monstrous Regiment в кубе (если кто не в курсе, то название своего романа Пратчетт взял из трактата пуританского проповедника Джона Нокса “The First Blast of the Trumpet Against the Monstruous Regiment of Women”, направленного против Марии Стюарт). Возможно, в сознательной части Хиссрих даже где-то феминистка, но пуританская мизогиния, впитанная вместе с воздухом провинциального городка в Библейском поясе, оперирует подсознанием.

Кстати, получила объяснение еще одна мелкая деталь, которая меня бесила и в первом, и во втором сезоне: что королева Калантэ после боя заявляется на пир вся в кишках и кровище противников, что Тиссая де Врие (у Сапковского — аккуратистка на грани обсессивно-компульсивного расстройства) после битвы при Соддене лечит в Аретузе раненых, не смыв с лица кровищу, пыль и копоть. Это опять-таки выглядит как банальная сценарная неряшливость, но если вдуматься — обе персонажки в сюжете сериала маркированы как “грязные”, запятнанные кровью невинных. Геральт, еще один “запятнанный” персонаж, также проявляет во втором сезоне нелюбовь к гигиеническим процедурам, что неоднократно подчеркивается. 

Получает объяснение и превращение короля Фольтеста, в оригинале довольно неоднозначного типа, в адского свино… подобного кретина. Тип, который трахался со своей сестрой, в рамках пуританской парадигмы — однозначно свинья, и ничего больше.

Отношение к эльфам и прочим нелюдям у Сапковского опять-таки почерпнуто в истории Речи Посполитой, и отчасти отражает отношение к евреям, православным и другим меньшинствам, которое было… сложным. Но Хиссрих легким движением руки проецирует на “эльфийский вопрос” куда более близкие ей реалии: отношение белых к коренным американцам, причем опять-таки упрощает их до уровня вестерна.

То есть, всратость “Ведьмака”, достигающая порой неизмеримых глубин, проистекает из столкновения двух парадигм: европейской-католической (Сапковский) и американской-пуританской (Хиссрих). Все эти европейские расклады кажутся пуританскому глазу слишком пестрыми и сложными, переходы между добром и злом - слишком размытыми, исторические аллюзии — слишком чуждыми. Нильфгаард как пре-модерное государство, чья железная поступь знаменует неудержимое развитие прото-капитализма и вытеснение штучного средневекового зла промышленным модерным? Слишком сложно, фу. Пусть нильфгаардцы будут просто религиозными фанатиками. Эйк из Денесле, в котором бескорыстие и благородство сочетаются с заносчивостью и тупостью? Непонятный какой-то, замочим его в сортире. Кахир, раздираемый долгом и влюбленностью в Цири? Нет, раз уж он принял участие в бойне в Цинтре, то теперь уже раз и навсегда мерзавец, не отмоется.    

В рамках этой логики получает объяснение и мерзостный вотэтоповорот в анимационном приквеле: действительно, если ведьмаки как-то мирятся с тем, что большая часть детей при трансмутациях идет в расход, то ни о какой моральной границе, через которую ведьмаки все же не переступят, не может быть и речи. Преступник в одном — преступник во всем. Способны калечить и убивать детей = в принципе способны на что угодно, правда?

Есть ли у меня еще доводы в пользу этой теории? Есть. Во втором сезоне градус всратости сильно падает… и именно в тех сериях, которые имеют наименьшее отношение к Сапковскому. Там, где Хиссрих не нужно бороться с Сапковским, получается какая-то более-менее стройная картина. Не шедевр, но жизнеспособное дженерик-фэнтези. Арка с древней Бабой-Ягой, главзлодейкой второго сезона, целиком появилась из головы сериальщиков… и она неплохо смотрится. Повествование наконец-то перестает скакать по временам и становится линейным — что на порядок повышает связность. То есть, стоит исчезнуть конфликту мировоззрений двух авторов — тадааам! — исчезает и всратость. Да, все значительно примитивизируется. Тот же конфликт с бабой-ягой сводится к тому, что сначала она заключает сделку с Фрингильей Виго и Францеской Финдабаир, и склоняет к сделке Йеннифэр, а потом вселяется в тело Цири и устраивает ведьмакам локальный апокалипсис. Но это не выглядит всратым. 

К сожалению, не бороться с Сапковским Хиссрих может только одним способом: выкинув его к черту из своего произведения. Что для нас, любителей книжной серии, автоматически лишает смысла дальнейший просмотр. Мне не интересны телодвижения незнакомых квадратно-гнездовых персонажей, которые по какой-то случайности носят те же имена, что и герои одной из любиммых книг.

В рамках вышесказанного опять-таки получает объяснение тот факт, что Ведьмак при всей всратости был хитом в 2020 году: пуритански настроенных граждан в США и мире проживает достаточно, чтобы сделать рейтинг. То, что для нас выглядит всратым, ими ощущается как нечто вполне логичное, естественное и закономерное. Конечно же, все волшебники и короли мерзавцы. Конечно же, напуганные люди всегда и везде ведут себя как засранцы. Конечно же, искупления для насильника быть не может, проклят он вовеки, аминь. Этот зритель с Хиссрих на одной волне. Точно так же экзальтированной нарциссичной девочке в период разрыва с молодым человком казался логичными и страшно заходил текст Цветаевой. 

Хотя Хиссрих, конечно, не Цветаева, и в сериале много проколов, которые объясняются просто леностью и экономией на спичках, а не всратостью. Как-то: ходящие всюду пешком волшебницы и волшебники, легкие рубашоночки, носимые героями и героинями посреди зимы, постоянно освещенный Каэр Морхен (кто ж ведьмакам столько дров заготавливает?), в который знает дорогу всякая собака, невероятные расстояния, которые герои преодолевают то неделями, то за считанные часы… Но теперь, когда загадка всратости раскрыта, это все не более чем раздражающие мелочи.