Три узбека

Ночь на Бадахшанском перевале — перекрестке миров и времен. На востоке загорелась звезда, и не то чтобы очень яркая, но как только она появилась, то все остальные звезды потухли.

Брат Калинга счел сие обстоятельство за некое предзнаменование, выбрался из своей пещеры, залег под ракитовый куст у родника, и стал поджидать гостей. Недолго пришлось ожидать:

Пришли с востока создатель алгебры Аль Хорезми и великий астроном Беруни, и стали спорить друг с другом, чья наука важнее для людей?

Аль Хорезми:

— Геометрия нужна земледельцам, они ее и придумали; арифметика важна так же и скотоводам и ростовщикам, я же развил ее в "аль джебр", что позволяет использовать сию дисциплину поболее. С тех пор, как я ввел в математику знак равенства, число "ноль", и научил людей уравнениям с одной переменной, дела у купцов и менял пошли бойчее, да в астрономии без математики никуда.

Беруни:

— Твоя правда. Алгебра, да и вся математика — могучий набор инструментов для постижения тайн природы, но лишь инструментов, а самостоятельной цели у них, без приложения к иной науке — нету.

Аль Хорезми (кивая):

— Истину говоришь, моя наука — лишь инструмент, но универсальный, как палка в руках дикого человека, которой он и копнуть может, и по хребту огреть, и опереться на нее в долгом пути, и палка сия, прилигательна ко всему насущному, твоя же астрономия в облаках витает, что простому люду до ее чудес?

В этот момент, мимо проходил земляк первых двоих — улыбчивый, лоснящийся жиром Рахат Лукум, и искал чего кисленького, чтобы приторное послевкусие во рту перебить, увидел он двоих мудрецов, поклонился им...

Рахат Лукум:

— Издалека слышен ваш разговор, хоть и говорите негромко, видно важен он, коли ветер сам его мне в уши задувает. Позвольте не согласиться с вами обоими — шербет, халва и бренд по имени вашего покорного слуги(Лукум снова поклонился) — вот что подслащает жизнь как простого батрака, так и дородного бая, мальчики- девочки, по вкусу, но так же к теме о сластолюбии, да и что может быть важнее стремления человека "подсластить" свою участь? Алгебра и астрономия в этом не помощники.

Аль Хорезми:

— Вижу, ассамблея узбеков собирается, Ассалям малейкум, земляки.

В этот самый момент, из-за утеса появляется Омар Хаям..

Омар Хаям:

— Малейкум ассалам.

Беруни:

— Ты — не узбек, чего тебе надобно на узбеском курултае?

Омар Хаям (ничтожно сумняшись):

— По свету брожу — мудрость собираю.

Аль Хорезми:

— Вот тебе мудрость:

"Чтоб жизнь прожить, знать надобно немало, два правила, мой друг, запомни для начала —

Уж лучше голодай, чем что попало есть; 

Уж лучше будь один, чем с кем попало".

Жирная туша Рохата Лукума нависла над уже было присевшим для ученой беседы Омаром, и рявкнула, сострясая скалы перевала гулким эхом:

— Намек ясен?

Калинга (из кустов):

— Да - да, мудрость записал, пущай валит с национального саммита!

Омар Хаям пригорюнился, и спешно ретировался с перевала, мудрость высказанную, однако, унес с собой, а без нее, пришлось математику и астроному остаться наедине с Рахатом Лукумом.

На многие умные речи еще возразил в ту ночь Рахат Лукум, покамест мудрецы не переглянулись и хором не пропели Шахаду.

Как только они закончили, с востока раздался топот копыт, и через не колько мгновений спорщики увидали несущегося во весь опор ишака, а на нем Хаджу Насреддина. За Хаджой гнался толстый шах, ежесекундно спотыкался на кочках, путаясь в полах парчового халата, и безпрестанно матюкался, но вот, когда растянулся на земле в последний раз, охнул, схватился за сердце, и испустил дух. Ходжа это увидел, дернул за поводья, останавливая осла, тот повиновался, фыркнул обиженно, попытался схватиться передним копытом за сердце, отчего упал и издох.

Беруни (приподнимая брови):

— Либо шах, либо ишак?

Аль Хорезми:

— Шшш, слышу как Аристотель в гробу переворачивается от замены "дизъюнкции" на "конъюгцию".

Хаджа Насреддин (выбираясь из под дохлого осла и подходя к спорщикам):

— Мир вам, земляки, об чем беседу ведете?

Рахат Лукум:

— Об том, чья мудрость важнее для людей...

Хаджа Насреддин:

— Аа, сейчас придет.

Аль Хорезми:

— Кто? Аристотель?

Хаджа:

— АриКТОтель? Не знаю такого, может и придет, того я не ведаю, а Азиз Бекманбулатов придет точно.

Беруни:

— Зачем?

Хаджа (зеваючи):

— Мудрость принесет. Тот шах, что ныне под валуном валяется возле нас, давече пожелал дочку Азиза в наложницы взять, а узнав, что Бекманбулатов — ткач, сказал ему так: "Не хочешь чтобы я дочку у тебя отобрал? Джяляп, онайнски кутак! Сотки мне к утру из шелка невиданную доселе ткань, чтобы красотой своей затмила все существующие. Сел ночью Азиз на берег Анхора, решил горю придаться, ажно до смерти, если повезет, глядит — а свет Луны на водной глади затейливыё узоры ему подсказывает. Соткал тогда Азиз красивейшую ткань, Хан-Атласом назвал.

Когда Хаджа закончил рассказ, и правда — подошел Азиз Бекманбулатов, с тюбитейки до ног в Хан - Атлас облаченный.

Восхитились Аль Хорезми и Беруни узорами на одежде Азиза, и пригласили к ученому спору.

Хотел было восхититься и Рахат Лукум, но вместо этого зависть краской на лице его пролилась.

Рахат Лукум (обиженно):

— Все, ухожу с узбекской ассамблеи — пора переводить бренд на международный уровень...

Сказал, и растаял в ночи, як халва во рту.

Обратились тогда Аль Хорезми и Беруни к Азизу в один голос:

— Ответь нам, почтенный ткач, что важнее для простого народа — Математика, или Астрономия?

Азиз:

— Не знаком с обеими девушками, и счастлив вроде как, особливо когда всю Бухару в красоту Хан-Атласа одел. Красота важнее, не не та, что недостижима, как звезды на небе, а та, которая всегда с собой, об которую и руки вытереть после жирного плова можно, то бишь, красота прилагательная к обычной жизни.

Калинга (из кустов):

— Записал!

Хаджа Насреддин повернулся на голос прячущегося монаха, и сказал:

— Ну, мудрецы, разбирайтесь промеж собой дальше, а мне с притаившимся писарем пообщаться захотелось.

Остались у родника три узбека, чем спор закончился, того брат Калинга не ведает, ибо Хаджу Насреддина очень заинтересовал его новеньки самогонный аппарат в пещере.