Кто стоит на пороге? Им кто? Им волк? А нам?

К сегодняшнему Имболку/Имольгу/Имольху я ничего писать не планировала. Хотя бы потому, что уже писала о нем в прошлом году. Если вы всё пропустили, но вам интересно, что за дьявола вызывают такими непонятными словами, можно заглянуть сюда, статья теперь входит в сборник.

А вообще Имольх или Имольг, чаще именуемый Имболком (поскольку читать по-ирландски никто не умеет, включая меня и примерно три с половиной миллиона ирландцев) — это старинный ирландский праздник начала весны. Да, у них там весна наступает не в марте и не в мае, а в начале февраля.

У нас тут, кстати, тоже. Вот, пожалуйста, это дня три назад.

Во-о-от. Но зато вчера я неожиданно сподобилась наконец-то расширить и доработать статью о календаре, или, скорее, условном календаре, или даже просто цикле пороговых периодов фейри Маг Мэлла (вполне вероятно, что и сам «календарь», и статья еще будут не раз дополняться). И о тех ключевых датах — пороговых периодах — кельтского календаря, которые я взяла за его основу.

Статья также входит в сборник (другой, ссылка в конце), и первоначально была написана для фестиваля авторских миров «Калейдоскоп вселенных».

По моим представлениям, чего-то похожего на полноценный человеческий календарь у фейри или нет вовсе, или им почти никто не пользуется. В конце концов, календарь по-настоящему востребован в жизни земледельца (и, в меньшей степени, скотовода), а волшебный народ ячмень с пшеницей вряд ли сеет — ему хватает того, что земля Маг Мэлла дарует сама, добровольно, а она исключительно щедра и богата. Так что четыре важнейших момента в годичном цикле фейри связаны вовсе не с фазами луны и не с днями равноденствий и солнцестояний, но с особыми магическими приливами и отливами, порождаемыми движением и пересечением миров в гибкой вселенной Гиннунги.

Так, пламенная ночь Бельтанэ — Пляски Живого Пламени — это ночь, когда живительные силы Ши-Ланэ, дарующего жизнь и дарующего смерть Источника, особенно сильны, ночь, когда Маг Мэлл сильнее Аннвна, а жизнь сильнее смерти настолько, что, по легенде, даже в мрачной Бездне Домну цветут яблони и белеет терн. А противоположная ей ночь Савинэ — торжество смерти, когда Аннвн лижет вечноцветущие долины Маг Мэлла ледяным языком и спелые плоды наливаются ядом вместо сока.

Разумеется, прототипом и того, и другого празднества, или, вернее будет сказать, порогового дня, а еще вернее — пороговой ночи стали древние кельтские праздники, известные как Бельтайн или Белтейн и Самайн или Самхейн. Причем в обоих случаях я попросту использовала название, взятое не из английского (который, как обычно, подстроил их под свою фонетику), а ирландского: Бья́лтене и Сауи́нь. Которые, конечно же, опять произвольно чуть поменяла, уже на свой вкус. (Из чего следует, что копировать ирландские ударения, указанные мной выше, совсем не обязательно, в названии ночи Савинэ мне и вовсе слышится ударение на последний слог: Савинэ́).

Оригинальный кельтский Бьялтене, Бьяултин или Белтейн знаменовал собой начало лета и предположительно выпадал на современный месяц май. По одной из наиболее популярных версий, отмечали его примерно на полпути между весенним равноденствием и летним солнцестоянием. Или, быть может, высчитывался по солнечно-лунному календарю, и тогда, скорее всего, приходился на второе новолуние после весеннего равноденствия. Впоследствии празднование Белтейна прочно привязали к календарной дате 1-го мая или Вальпургиевой ночи.

А еще по одной версии костры Бьялтене зажигали в ночь, накануне которой начинал цвести любимый народом фейри боярышник. Этот, чуть инвертированный во взаимосвязи «причина-следствие», мотив я также использовала в «Песни Серебряной Плети»: не Белтейн празднуют оттого, что цветет боярышник, а боярышник буквально сходит с ума и отчаянно буйствует оттого, что на Маг Мэлл нахлынула безудержная Бельтанэ.

А в ночь на Бельтанэ /.../ по всему Маг Мэллу начинал расти боярышник. И остановить его было тоже никоим образом невозможно: при любой попытке вырубить куст, он обращался в зеленую Гидру и отращивал две новых ветви вместо одной срезанной, причем мгновенно. Огонь его не брал, магия вреда причинить также не могла.

Во второй части цикла «Глейп-ниэр» рассказано и о самом фейском ритуале празднования Бельтанэ, который тоже перекликается с кельтским огненным празднеством. Опять же, по одной из бытующих версий, само слово Белтейн/Бьялтене восходит к реконструируемому пракельтскому *belo-te(p)niâ, что примерно можно перевести как «яркий огонь» или даже «белый огонь». Признаться, поначалу я собиралась ничего не выдумывать и назвать магмэллианскую Бельтанэ именно что Ночью Белого Пламени, но потом это «белое» с его характерной для европейского фольклора привязкой к «хорошее, доброе, светлое» в противовес «злому/черному» показалось мне совершенно неуместным. Хотелось избежать таких явственных однозначных противопоставлений, их неизбежной условности, чуждой миру фейри. Поэтому Бельтанэ стала Пляской Живого Пламени.

...на Пляску Живого Пламени, которую молодежь фейри прозвала куда менее пафосным словечком Попрыгушки. /.../ в ночь, когда пылало живое пламя, неудержимо цвел терн и боярышник, а все мужчины Маг Мэлла совершали символическое жертвоприношение, проходя сквозь это пламя — то пламя, которого волшебный народ боялся едва ли не пуще смерти — и зачать, и разрешиться от бремени было и впрямь куда легче.Не считая же огненного ритуала и битвы жизни, Попрыгушки, в полном соответствии со своим неофициальным названием, были не чем иным, как одной нескончаемой оргией.

На самом деле термин «живой огонь» в фольклоре многих народов, включая даже славянские, действительно существует, но означает чуточку не то же самое, что у фейри Маг Мэлла. «Живым» называют огонь, добытый с помощью трения, и ритуал его добывания зачастую носил магический, культовый или оккультный характер. В германских языках его обычно зовут «огнем нужды» (Notfeuer, Need-fire) или еще «диким огнем», а в гэльском шотландском — «огнем силы» или «огнем принуждения» (tein'-éigin). Именно такой огонь и в самом деле считается важнейшим атрибутом празднования кельтских Белтейна и Самайна: все «старые» огни в домах гасили до заката, а на закате друиды ритуально добывали новый «огонь силы», и разжигали костры на вершинах холмов, видимые издалека, а после празднества каждый забирал головешку от «живого огня» в свой дом к своему очагу.

В применении к фейри важен еще и тот акцент, что для них «живой огонь» — это огонь естественный, природный. Потому что в быту они предпочитают использовать отличающийся от него по характеристикам магический огонь. Это послушный и безопасный огонь, в большинстве случаев неспособный навредить фейри. И только в ночь Бельтанэ волшебный народ рискует иметь дело с диким, яростным зверем настоящего, сотворенного природой, а не магией огня.

Ну и, конечно же, именно Белтейн, как и все языческие праздники середины лета, был более всего связан с сексуальной магией, ритуалом сочетания мужского и женского начал, предназначением которого было вернуть живительные силы земле и тем самым обеспечить себе богатый урожай осенью.

Кстати, именно на Белтейн прибыли в древнюю Ирландию с запада из-за моря Туата Де Дананн — Племена богини Дану, языческие боги ирландцев.

Савинэ, о которой в цикле «Глейп-ниэр» пока почти ничего не рассказывается — полная противоположность Бельтанэ. Скорее всего, это единственное пороговое время фейского года, которое не сопровождается значимыми ритуалами и уж точно — большими сборищами. На Савинэ разве что самый отчаянный выйдет из дому, и не только оттого, что все еще живы легенды о грозных и страшных всадниках Аннвна, по-видимому, навещавших Маг Мэлл в эту ночь — Савинэ холодна, жестока и смерти подобна. Фейри знают, что если испить воды из родника в ночь Савинэ — разом постареешь и умрешь, если отведать ее плодов с бесцветного дерева или куста — умрешь еще вернее. Даже если вдохнешь слишком много ее воздуха под открытым небом — утратишь бессмертие.

Страшным и грозным был и кельтский прототип Савинэ — во многом связанный с ритуалами смерти Самайн или Сауинь. Правда, у кельтских народов торжества Сауиня как раз были очень схожими с ритуалами Бьялтене: те же возжигания священных костров, очищающие обряды, большая совместная трапеза. И все же акценты ставились немного на другом: не сексуальная магия как квинтэссенция жизни, а умерщвление и жертвоприношение, дабы пережить тьму и холод грядущей зимы. По сути, считается, что часть скота на Самайн/Сауинь забивали по чисто экономическим причинам: мертвое мясо, засолив или прокоптив на зиму, можно просто хранить и есть, живой скот нужно кормить, а корма всем не хватит. Но процесс забивания явно сопровождался и подношениями богам, и большим пиршеством от избытка свежего мяса. Ну и безудержным распитием спиртного.

Тем ни менее, Самайн, ныне известный также под названием Хэллоуина и приходящийся на 1-е ноября, действительно считался ночью, когда истончается грань между миром живых и миром мертвых, а потому очень легко заблудиться, попав во владения смерти самому или повстречав безжалостных обитателей Другой Стороны, которые если и не выпьют твою жизнь и кровь, то уж наверняка сведут с ума или утащат за собой, сделав своим рабом и пленником.

Пиршество Имольхе, которое фейри зовут Великим Возвращением Вод — время, когда силы двух стихий — Жизни и Смерти — отчасти равняются, но целительная магия снова становится сильнее разрушительной, а воды всех источников обретают живительные силы, утраченные в ночь Лунайсэ, примерно соответствующую кельтскому Лугнасаду. В случае с Имольхе я и вовсе почти не меняла оригинального названия кельтского праздника весны, известного как Имболк. Потому что его настоящее ирландское имя — это Имольх, то есть, по факту, я просто добавила одну гласную в качестве окончания слова.

Об Имольхе в «Глейп-ниэр» рассказывается дважды, но не слишком подробно и развернуто. Фейри также зовут его Первым Весенним Пиршеством, и в честь оного принято собирать гостей под своей крышей, щедро угощая лучшими лакомствами. А вот алкоголь фейри на Имольхе почти не пьют: ее главный напиток — чистая родниковая вода, которую можно наполовину смешать со сладким яблочным сидром. Но не более того. Поэтому текилу герои романа распивают тайком и уже по завершении основного пиршества, когда почти все гости разошлись по домам.

Кельтский Имольх/Имболк также считался бескровным и безалкогольным праздником: ирландцы на него и вовсе предпочитали свежее молоко от овец, которые начинали давать приплод как раз в канун Имболка. К тому же Имболк был прежде всего связан с ритуалами очищения, избавления от всего обжившего и обветшавшего, омовения и поднесения даров духам родников и колодцев.

Весенний и осенний праздники Имболк и Лугнасад, у ирландцев ныне именуемый Лунасой, соответственно приходятся на 1-е февраля и 1-е августа, и также не привязаны к конкретному моменту пересечения небесного экватора Солнцем, но пребывают где-то на полпути между солнцестоянием и равноденствием. Лугнасад или Лунаса считалась празднеством первой жатвы, и буквально ее название, скорее всего, означает «сборище Луга», где Луг — имя древнего кельтского бога искусств и ремесел Лугуса. К слову, заветный урожай Луг, будучи богом-трикстером, не взращивал, а похищал у подземных богов — фоморов. Лунаса была поминальным пиршеством во славу природы (или богини Тальтиу), которая трудилась все лето и весну, и теперь уходит на покой. Кроме начала жатвы, кельтская Лунаса сопровождалась воинскими и спортивными состязаниями, учреждением новых законов, большими ярмарками и заключением пробных браков (сроком на один год, с безболезненным расторжением по истечению оного, если супруги не подойдут друг другу).

Магмэллианская Лунайсэ (на этот раз я поменяла целых две буквы в названии) сильно отличается от ирландского Сборища Луга, хотя, в каком-то смысле, и связана с «урожаем». Только совсем другим.

...Лунайсэ магмэллиан вовсе не была веселым праздником начала жатвы. Совсем другие плоды пожинали фейри в грозную ночь Лунайсэ, и те немногие смертные, кому довелось на ней побывать, звали ее не иначе как страшным шабашем демонов и ведьм. Лунайсэ была ночью магмэллианского правосудия.А если еще точнее: единственной ночью в году, когда, в соответствии с древней традицией, те, кто не мог постоять за себя сам, получали полное право требовать воздаяния для своих обидчиков.

В ночь Лунайсэ высыхают до капли все пресные источники Маг Мэлла, оставляя зачарованный край точно обескровленным. На рассвете вода возвращается, но на полгода теряет чудесные свойства, становится просто водой — и не более того.

...старинная легенда утверждала, что, если в ночь Лунайсэ все взрослые фейри Маг Мэлла, за исключением вынашивающих младенца женщин и кормящих матерей, не соберутся на месте Ллинн-э-Пэйр и не принесут кровавую жертву Аннвну — вода не вернется вовсе. /.../ Впрочем, «жертва» не была обязана умирать, лишь пролить свою кровь. Любым способом.

Что же касается германо-скандинавского календаря, то я не стала совмещать его с кельтским — хотя многие авторы литературы фэнтези, вероятно, идя по стопам Джона Толкина или основателей движения Викка, как раз их охотно совмещают. Не стала, во-первых, потому, что, на мой взгляд, основные скандинавские празднества — Йоль и Мидсоммар — фактически дублируют кельтские Самайн и Белтейн, хотя обряды и немного отличаются, во-вторых, как раз скандинавские праздники очень сильно привязаны к Солнцу: самому долгому дню и самой долгой ночи, а использовать настолько однозначно солярный цикл в применении к Маг Мэллу мне кажется неуместным, и, наконец, в третьих, германо-скандинавский календарь, в отличии от кельтского, скорее всего был не четырехчастным, а двухчастным, деля год строго пополам, без промежуточных дат. То есть совместив кельтский календарь со скандинавским, мы получим непропорциональное деление на шесть частей: две больших и четыре малых. Такое, конечно, тоже возможно, но пока я не знаю, зачем оно могло бы понадобиться фейри.

Из сборника статей о вселенной цикла «Глейп-ниэр» «Космогония фейри и кто такой Ллир».