О фэнтези и рыцарском романе

Когда я начал говорить с друзьями о своем желании написать книгу об истоках жанра фэнтези и начать ее с рыцарских романов, кто-то выражал уверенность, что это слишком рано, и что связать фэнтези и рыцарский роман можно только с большой натяжкой; а другие говорили – «а мне кажется, стоит начать с мифов и сказок».

Ответ на оба возражения лежит в одной и той же плоскости.

Фэнтези, как и всякое литературное произведение – это зеркало, отражающее лицо своего создателя. Между личностью автора, его литературными вкусами, его эпохой – и созданным им художественным текстом существует настолько глубокая связь, что мы можем изучать все эти элементы, как части одного целого. В фэнтези мы имеем дело не просто с «вымышленным миром», а с _авторским миром_.

К фэнтези-романам применимо то же правило, что и к другим родам литературы : чем талантливее автор, тем более «авторским», интимным, субъективным будет его мир. Средиземье неотделимо от личности Толкиена, а Нарния – от личности Льюиса. Существует отдельная – и очень подробная – литература, изучающая то, как личность и биография Инклингов отражалась на их творчестве. Но это справедливо не только для родоначальников жанра. Мы можем проанализировать связи «Ведьмака» с образованием и кругом чтения Сапковского и изучить, как в книги Робин Хобб причудливо вплетаются личные впечатления и опыт автора. А можем проделать и обратную операцию – например, описать, как литературные задачи Марии Семеновой поочередно побуждали ее заниматься айкидо или осваивать игру на гуслях.

Иначе говоря, меня интересует не набор тропов и архетипов – хотя и на этом уровне фэнтези ушло очень далеко от мифов и народных сказок, – а связь между _человеком_ и _текстом_, творчество как акт самопознания и само-созидания (эти два слова, на мой взгляд, подходят к творчеству гораздо больше, чем затрепанное «самовыражение», поскольку в творчестве речь не идет о выражении готовых смыслов – сами эти смыслы создаются автором в процессе творческой работы).

Именно поэтому, говоря об истоках фэнтези, следует обратить внимание не на присутствие в истории фантастической условности и вымысла, а на более-менее сознательное использование фантастической условности, то есть на индивидуальный вымысел. Хотя в большинстве случаев авторы рыцарских романов, совсем как современные фикрайтеры, работали в готовом сеттинге и не выдумывали ни героев, ни сюжет «с нуля», а перерабатывали всем известные истории, или же создавали нового героя по образу и подобию известных персонажей, отношение автора к тому материалу, с которым он работал, было гораздо более индивидуалистическим – и более осознанным – чем у человека, который пересказывает сказку или всем известный миф.

Даже авторы ранних рыцарских романов явно могли отделить легенду в таком виде, в которым они слышали или читали ее сами, от всего того, что они привносили в нее за счёт собственной фантазии. Они не только дополняли старые сюжеты, вставляя истории о новых подвигах и приключениях героев, обращаясь к истории жизни их родителей или выдумывая им новых друзей, сестёр, возлюбленных etc, но и меняли акценты так, что смысл всей истории менялся на противоположный (например, Тристан и Изольда в разных версиях успели побывать и злодеями, которые обманывали благородного и честного короля Марка, и жертвами вероломного тирана, у которых просто не было другого выхода, кроме пути обмана, клятвопреступлений и измен). Авторы рыцарских романов часто вмешиваются в повествование и комментируют происходящее от своего лица, вступают в диалог с читателем и сообщают – между делом, походя – какие-то детали, связанные с творческим процессом. Словом, автор рыцарского романа – даже если он скрывает свое имя или пользуется прозвищем, как Кретьен де Труа – это не просто человек, который пересказывает старую историю, а автор в современном смысле слова – личность, которая полностью осознает себя и свою роль в создании истории.

Фантазия здесь служит индивидуальному самовыражению. Каждый автор ориентируется на свои собственные ценности, идеи и симпатии, а каждое произведение – это личное авторское послание миру.

Представлением о том, что фэнтези и рыцарский роман роднит то, что в их основе лежит один и тот же МИФ (а именно – артурианский миф), и поэтому следует забыть о том, что, собственно, делает рыцарский роман – РОМАНОМ, и сосредоточиться на мифе, мы обязаны, прежде всего, Сапковскому. Но Сапковский, на мой взгляд, неправильно расставил акценты. В основе жанра фэнтези лежит не артуровский миф, а рыцарский роман как жанр. А рыцарский роман совсем не обязательно повествовал о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. «Амадис Галльский», «Дон Бельянис» и «Неистовый Роланд» так же важны для жанра фэнтези, как «Эрек и Энида» или «Смерть Артура» - просто куда менее известны современному читателю. Некоторое представление об обширности и популярности такой литературы можно получить хотя бы из «Дон Кихота», где упоминается множество самых разных «сеттингов».

Конечно, среднему писателю (а тем более – среднему читателю) истории о короле Артуре и о его рыцарях знакомы лучше, чем Орландо или Амадис. Генетическую связь современного фэнтези с романами о короле Артуре проследить несложно, потому что здесь связь поколений никогда не прерывалась – сюжеты Кретьена де Труа (XII век) пересказывали Мэллори (XIV в), Спенсер (XVII в) и Теннисон (XIX в). Связь между современным фэнтези и Амадисом, Бельянисом, Тираном и Роландом проследить сложнее, потому что эта связь не столь прямолинейна. Но чтобы понять реальные истоки жанра фэнтези, нам нужно отрешиться от мыслей о мифах, архетипах и сюжетах, и увидеть связь двух _жанров_, то есть попытаться посмотреть на жанр фэнтези – как на правопреемника «Персеваля» и «Амадиса», а на жанр рыцарских романов – как на «фэнтези Средневековья, Ренессанса и Нового времени». И тогда мы увидим очень много интересного – того, что раньше неизменно ускользало от внимания исследователей.

Художественный текст не сводится к сюжетам, мифам или архетипам точно так же, как картина не сводится к краске и холсту. В литературе тропы, архетипы и сюжеты – не цель, а средство самовыражения.

Я полагаю, что вместо того, чтобы искать «единую основу» в мифе, мы должны спросить себя – почему именно эти два жанра, рыцарский роман и фэнтези, следует выделить в отдельную категорию и противопоставить остальным литературным жанрам? Что одновременно объединяет их друг с другом – и отделяет от всей остальной литературы? Причина возникновения и основное «назначение» литературных жанров – в том, что каждый жанр пользуется специфическим творческим методам и решает уникальные, присущие только ему задачи, которые невозможно (или крайне затруднительно) решить в рамках другого жанра. И я думаю, что родство этих специфических задач и специфического творческого метода объединяет фэнтези и рыцарский роман в гораздо бОльшей степени, чем по ошибке выдвинутый на передний план «артурианский миф».

Во-первых, фэнтези и рыцарский роман одинаково существуют на стыке между сказкой и реалистической литературой. Если реалистическая литература – это реалистичный герой в реалистичном мире, а сказка – это условный\сказочный герой в сказочном мире, то и фэнтези, и рыцарский роман в равной мере отвечают схеме «реалистичный герой в сказочном мире». По уровню реалистичности и проработанности персонажей хорошее фэнтези ничем не отличается от современной ему реалистической литературы, а рыцарский роман, в котором герой имеет дело с волшебниками и великанами – от написанного в одно время с ним романа о Готфриде Бульонском и его крестоносцах.

Второе базовое свойство фэнтези и рыцарских романов – предельная субъективность авторского мира. Безусловно, субъективность мира – это в принципе одно из главных свойств любой литературы. Даже самый последовательный реалист изображает мир не таким, какой он есть, а таким, каким его воспринимает автор. Но в фэнтези и в рыцарском романе эта субъективность достигает наивысшего расцвета - в том числе, за счёт того, что она превращается в сознательный прием. Автор описывает не тот мир, который он видит вокруг себя, а тот, который он хотел изобразить и вызвал к жизни силой своего воображения.

Естественно, слово «хотел» не стоит понимать буквально. Как и наше подсознание, создающее сюжет сновидения, «бодрствующее» воображение может служить и чувству удовольствия, и чувству страха. Автор может создать мир, наполненный всем тем, что делает его счастливым, причем дистиллированным и возведенным в десятую степень, и мир, в который он поместит все, что его пугает – тоже, разумеется, изображенным самый густой черной краской. А еще он может показать два мира разом, и именно поэтому и рыцарский роман, и фэнтези часто подчеркнуто-дуалистичны – странам, полным наслаждения, в них противопоставляются полные ужаса и безнадежности места, а самым удивительным созданиям – самые жуткие чудовища.

В другие литературные жанры приукрашивания и преувеличения пробираются нелегально и существуют там "на птичьих правах". В рыцарском романе и в фэнтези они находятся в своих владениях и не только не должны оправдываться за свое существование, но и сами являются законом, проявлением особенного мироощущения. По сути, речь идёт о том же восприятии, которое знакомо нам из детства, когда реальный мир выглядит больше, ярче и чудеснее, чем во взрослом возрасте, притом, что это - и не ложь, и не иллюзия. Такое дополнение реальности фантазией не является ни полностью сознательным (иначе оно было бы доступно взрослому в такой же степени, как и ребенку), ни полностью бессознательным процессом. Человек способен поддаваться обаянию фантазии, не забывая, в то же время, что это фантазия. Тот вид воображения, которое используется во время творчества или игры – это не галлюцинация и не помутнение рассудка; играющий человек (даже ребенок) никогда не замещает одну действительность другой, они существуют в его сознании одновременно. Если пруд в игре представляет собой штормовое море, то действительность двоится.

Как и игра, рыцарский роман и фэнтези построены на максимальном использовании человеком возможностей своего воображения, и этим внутренним родством с игрой они обязаны другой своей особенностью – особой, только им присущей композицией. В этом есть что-то от тех сложных игр, в которые дети играют в тот период, когда фантазия _уже_ достигла максимального расцвета, а интерес к игре _еще_ не оказался вытеснен другими типами взаимодействия с людьми и миром, вроде общения или учебы. В такой игре что-то неизбежно заимствуется из известных сеттингов, сюжетов фильмов и любимых книг, но обращение со всем этим «материалом» очень вольное, а правила и мир изобретаются во многом на ходу, что придает происходящему красочность, причудливость и пластичную логику сюжетных сновидений. И это совсем не то же самое, что ситуация, когда автор реалистической литературы позволяет себе «отпустить поводья», чтобы следовать за персонажем, потому что в фэнтези и рыцарском романе автор не прочерчивает путь героя в мире, а _мир_ создаётся, расширяется и изменяется одновременно с путешествием и развитием героя.

Эта хаотичность и текучесть композиции проявляется в том, что там, где ожидаешь увидеть кульминацию или развязку, очень часто будет что-нибудь совсем другое - неожиданное продолжение уже, казалось бы, законченной истории, или вторая кульминация подряд, или внезапный переход на "параллельные рельсы" и переключение повествования (без всякой видимой причины) на совсем другого персонажа. В реалистической литературе это было бы безусловным и несомненным недостатком, а вот в фэнтези и в рыцарском романе это может быть достоинством - поскольку это нарушение композиции и логики глубже погружает читателя в "сон наяву" и делает тот мир, в котором происходит действие, гораздо более реальным.

И в случае рыцарских романов, и в случае фэнтези, нельзя кратко ответить на вопрос, "о чем эта история". Попытка это сделать при ближайшем рассмотрении обнаруживает свою несостоятельность - именно потому, что на вопрос "о чем эта книга?", сам _мир_, описанный в произведении, отвечает едва ли не в большей степени, чем сюжет или сюжетообразующий конфликт, который можно изложить в синопсисе.

Мы не сможем ответить на вопрос, о чем книга "Хроники Нарнии" или "Властелин колец", пока не сможем ответить на вопрос, чем является Нарния и Средиземье, Аслан или Мордор, а это очень сложные вопросы, и на них не существует чёткого и однозначного ответа, потому что мир этих произведений - это одновременно и художественный вымысел, и парокосм (в случае Нарнии - наследник парокосма), и литературная игра, всю тонкость которой могут понять только люди, обладающие той же культурой чтения и тем же читательским багажом, что Толкиен и Льюис (следовательно - практически никто), и, наконец, проективный материал, настолько же интимный, как фантазии, религиозные чувства и сновидения.

И точно так же мы не сможем кратко объяснить смысл романов о Граале, потому что для такого объяснения нам потребовалось бы располагать емкой и лаконичной формулой, позволяющей описать авторский, предельно субъективный мир, частью которого – в каждом отдельном случае – является Грааль. Сказать, что это – «мир легенд о короле Артуре» - значит, не прояснить, а запутать ситуацию, поскольку легенды о короле Артуре ни в каком Граале не нуждались и спокойно существовали без него и до него, а вот те _авторы_, которые писали о Граале, для высказывания _своих_ идей и _своих_ чувств нуждались в этом допущении. И мир Артура для многих из них служил только оправой для этого образа.