Что в имени тебе моем? Коровьев

Филолог А. Фомин в статье «Об одном собственном имени в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»» исследовал оним (имя) персонажа Коровьева.

Фамилия героя впервые вводится в текст лишь в 9-й главе («Коровьевские штуки»), хотя сам персонаж появляется уже в самом начале 1-й главы произведения («Никогда не разговаривайте с неизвестными»).

Председатель жилищного товарищества Никанор Иванович Босой, встретив в квартире покойного Берлиоза постороннего и подозревая его в дурных намерениях, требует от подозрительного субъекта назвать себя:

«— Да кто вы такой будете? Как ваша фамилия? — все суровее спрашивал председатель и даже стал наступать на неизвестного.

— Фамилия моя, — ничуть не смущаясь суровостью, отозвался гражданин, — ну, скажем, Коровьев».

Вводное слово «ну, скажем» «выражает неуверенное допущение» и поэтому заставляет читателя отнестись к имени героя (антропониму) с определенной долей сомнения. Так что фамилия Коровьев с первого появления в тексте позволяет воспринять её как ненастоящую, неистинную, не открывающую, а маскирующую сущность носителя. Это ощущение, возникающее на фоне уже полученного знания о персонаже, укрепляется после его само представления, когда фамилия из речи героя в речь повествователя переходит не сразу, а превращается сначала в непрямое, описательное обозначение объекта:

«— Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире, — отрекомендовался назвавший себя Коровьевым...».

Сомнительность, двусмысленность наименования, отсутствие уверенности в истинности его связи с персонажем составляют особенность обозначения этого образа.

В любом случае читатель ясно осознает, что присутствует связь между самоназванием персонажа и словом корова. В русском языке для обозначения человека существует совокупность собственных имён, в которой является достаточно употребительной фамилия Коровин, происходящая от того же слова.

Если среди совокупности русских фамилий представлены как основа (корова), так и фамильная производная (Коровьев) имени собственного, то их сочетание выглядит явно искусственным. Притяжательные прилагательные от названий животных обычно не подвергались преобразованию в имена, а потому совершенно нетипичны в позиции слов, объясняющих названия фамилий. Это приводит к отсутствию среди русских фамилий структурно-семантических соответствий для фамилии Коровьев: к примеру, отсутствуют фамилии Козьев, Бараньев, Овечьев, Медвежьев, Волчьев и другие, полученные тем же способом, что и рассматриваемое самоназвание.

Фамилия Коровьев производит странное впечатление, звуча одновременно и естественно, и непривычно, не слишком контрастируя с общим фоном имен в романе и в то же время, выделяясь на фоне реальных русских фамилий. Она ощущается как «испорченная», «искаженная» копия действительно существующего имени собственного, которая как бы «передразнивает», «коверкает» оригинал.

Почему же именно слово корова было положено в основу создаваемого имени собственного? Почему персонаж называет себя собственно Коровьевым, а, допустим, не Козьевым или Бараньевым? Чем и как мотивировано в тексте имя собственное?

В романе нижний, земной мир представляется как область обманов и иллюзий, а верхний, «космический» мир как сфера истины и неопровержимых законов. Действие в пределах двух реальностей развивается в разных формах — в форме «космической драмы» битвы добра и зла наверху и в форме профанирующего эту борьбу фарса внизу.

Имя собственное Коровьев подает образ персонажа в его ложной, иллюзорной ипостаси, представляя читателю героя в качестве участника профанной истории нижнего мира. Его истинный облик проявляется в «метафизической» реальности, где он лишен имени в качестве знака, так как в пределах этой действительности нет смысла и потребности в такого рода знаке, который бы указывал на индивидуальность в сущности героя. Подобно Воланду, «темно-фиолетовый рыцарь» становится частью той силы, «что вечно хочет зла и вечно совершает благо»; отрываясь от земной реальности, он закономерно теряет земное имя, разрывая, таким образом, и эту нить, связывающую его с прошлым.

Образы Коровьева и темно-фиолетового рыцаря непросто различны, они противоположны, что обеспечивается противоположностью многих компонентов их лексической структуры.

Во-первых, исходным для анализа фамилии персонажа следует считать наименование «настоящей» ипостаси образа (рыцарь), а самоназвание Коровьев рассматривать как производное от этого наименование и в каком-то отношении противоположное ему.

Во-вторых, противоположность двух имен нужно описывать в системе тех смысловых оппозиций, которые принимаются за основные при анализе других лексических компонентов, формирующих структуру этого образа.

В своем истинном обличье герой является перед нами рыцарем. Согласно «Словарю русского языка», рыцарь — феодал, принадлежавший к военно-землевладельческому сословию; конный воин с тяжелым вооружением и снаряжением. Как мы видим, неотъемлемым признаком рыцаря является его боевой конь. В русский язык рыцарь заимствовано из немецкого, где Ritter «рыцарь» восходит к ст.-герм, riter «всадник».

Единственное, что напоминает о лошадях в облике Коровьева, — нелепый жокейский картузик, дополняющий нарочитую дисгармоничность и безвкусность его наряда. Жокей — профессиональный наездник на скачках или (устар.) слуга при лошадях, что явно снижает высокую литературно-поэтическую ассоциацию фигуры рыцаря, представляя его комического двойника в нижнем мире. Интересно, что другие значения англ. jockey «плут», «обманщик» и «менестрель» также хорошо вписываются в образ Коровьева.

Итак, наименование рыцарь не может не вызвать у читателя ассоциации со словом конь. Когда же необходимость заставляет героя создать себе имя, соответствующее нормам образования фамилий в московском топосе (месте), он прибегает к выбору такого имени, которое было бы в известном смысле противоположно по отношению к истинному наименованию, причем снижало бы и пародировало его. Так образуется смысловая оппозиция конь/корова, связанная с противопоставленностью некоторых ассоциативных признаков каждого из членов этой оппозиции. К примеру, корова, в отличие от коня, воспринимается как животное, предназначенное исключительно для мирного труда, для хозяйствования; она ассоциируется с крестьянской работой и образом жизни и поэтому является «низким» животным, тогда как конь в рамках этого противопоставления воспринимается «благородным» животным, используемым для войны. Характерную черту средневекового сознания составляли убеждения в преимуществе военной деятельности над мирными занятиями и в закономерности господства военно-феодального сословия над невоенными слоями населения. О наличии подобного противопоставления коровы и коня в традиционном русском сознании свидетельствуют пословицы: идет (пристало) как (к) корове седло или сидит как на корове седло, употребляемые для указания на несочетаемость чего-либо.

Единица наименования рыцарь порождает смысловую ассоциацию со словом конь, отражающую реальную связь между двумя обозначениями. Принцип противопоставления в организации концептуального плана произведения (противоположность московского и космического топосов) ведет к избранию в качестве единицы, объясняющей наименование, такого слова, которое воспринимается как противоположность в романе по отношению к исходному слову-стимулу рыцарь. Такой единицей становится слово корова, которое представляет собой ассоциативную реакцию на этот стимул.