Перечитывая "Замок Рэкрент". Анти-Остин

"Замок Рэкрент", выпущенный Мэри Эджворт в 1800 году, примерно в то же время, когда писалась "Гордость и предубеждение" - это шедевр, достойный, на мой взгляд, куда большего внимания, чем тексты Остин. И по своей увлекательности и живому языку, и по замечательной реалистичности, и по революционности использованных автором приемов. Вероятно, это первое в истории литературы использование приема "ненадёжного повествователя". "Честный Тэдди", рассказывающий о жителях замка Рэкрент, безусловно, очень честен, но - из-за его своеобразного восприятия и слепой преданности своим господам - не слишком объективен. Поразительный контраст их поведения с тем, как он его описывает, бывает то комичным, то зловещим. Сперва ухмыляешься, но после этого бросает в дрожь, поскольку речь, в конце концов, несколько раз идёт о настоящих преступлениях - убийствах (хоть и под предлогом дуэли), домашнем насилии и даже семилетнем незаконном заключении своей жены, которую муж просто запер в комнате и держал там, как заключённую. Причем прообраз героини, как сказано в примечаниях, сделанных Эджворт, провел в таком страшном заточении не семь, а _двадцать_ лет.

Особенно «вкусны» детали, делающие "Замок Рэкрент" настоящей энциклопедией ирландского быта конца 18 века. Из романа можно, например, узнать, что имелось ввиду, когда от ирландского арендатора требовали "стать английским арендатором" (спойлер - нет, не сменить национальность или подданство). И об обычае, в согласии с которым все сорняки на ферме принадлежали жене фермера или помещика. На первый взгляд - какой в том прок? Отдать кому-то сорняки - звучит как издевательство. Ан нет, это «деньги с золы», поскольку сорняки сжигали, из полученной золы делали щёлок, щёлок стоил денег. И помещица в романе имеет от золы неплохой доход, что раздражает ее мужа. И так далее, и все тому подобное. От особенностей ирландского землевладения до мелочей вроде привычки сметать крошки со стола собственным париком.

Благодаря Джейн Остин люди думают, что даже образованная и наделённая писательским талантом женщина на стыке 18 и 19 века интересовалась исключительно любовными переживаниями и матримониальными планами. Все романы Остин - исключительно о браке и любви, и все героини Остин - исключительно пустоголовые и исключительно унылые создания, не интересующиеся в жизни ничем, кроме мужчин и устройства собственной супружеской судьбы. И это в ту эпоху, когда Элизабет Картер доводила себя до головных болей и до обмороков, чтобы выучить греческий и перевести для современников Эпиктета, Мэри Уолстонкрафт писала трактаты о женских правах, а парижанки во главе с Полин Леон и Теруань де Мерикур требовали создать женское подразделение Национальной гвардии и разрешить всем женщинам без исключения носить оружие.

Я не люблю даже не столько саму Остин, сколько то влияние, которое она и ее книги оказывают на мышление и восприятие людей, заставляя их судить о женщинах ее эпохи, их мышлении и интересах, по ней и героиням ее книг. Однажды я посмеялся над ленивой и пустоголовой мисс Беннет, которая рассуждает о свободе, полагая, что выйти замуж за приятного и вместе с тем богатого мужчину или продолжать сидеть на шее у своих родных – это предел свободы и достоинства для женщины. Куча людей сейчас же начали кричать, что я не понимаю "дух эпохи". В тот момент я поленился отвечать, поскольку мне казалось слишком глупым спорить об _эпохе_ с теми, кто с этой эпохой как раз совершенно незнаком, поскольку представляет её исключительно по книгам Остин. Получается абсурдный парадокс - чтобы объяснить мышление героев Остин, ссылаются на "эпоху", о которой судят по романам той же Остин (!).

Но проблема в том, что глупости такого рода говорят не только дилетанты в интернете, но и люди, которые занимаются литературой – преподаватели и литературоведы. Особенно раздражают неуклюжие попытки выдать за новаторство идеи вроде «хочу выйти замуж только по любви!».

Еще в 17 веке англичанка Дороти Осборн, дочь губернатора острова Гернси, формулировала свои требования к будущему супругу так: «Существует очень много черт характера моего будущего мужа, которые способны сделать меня счастливой в браке. Во-первых, у нас должны быть общие наклонности, а для этого он должен получить такое же воспитание, как я ...Он ни в коем случае не должен быть глупым, сварливым, раздражительным, заносчивым либо алчным человеком, и ко всему этому следует добавить, что он должен любить меня, а я – его, со всею страстью, на которую мы только способны. Без всего этого его состояние, хотя бы и очень большое, не сможет меня удовлетворить, а если он обладает этими качествами, то даже его бедность не заставит меня раскаяться в своем выборе. ...Я так долго жила на свете, располагая сама собой, что кто бы ни овладел мною, должен будет принять меня такой, какая я есть, не надеясь когда-либо меня изменить».

Дороти, кстати говоря, спокойно отвергла богатого и знатного жениха и в итоге вышла замуж по любви за сто с лишним лет до «прогрессивных» героинь Джейн Остин. И никаких иллюзий при этом не питала. Из ее же дневников:

"«Жена полковника Торнхилла – жертва самой дикой скотины из всех, когда-либо существовавших. В тот день, когда она приехала сюда (в Ноултон), он намеревался, похоже, приехать вместе с ней, но по пути заехал к старому приятелю и сказал ей, чтобы она ехала дальше, а он ее нагонит. Приехал он лишь на следующий вечер и был до того пьяным, что его немедленно пришлось уложить в постель, куда она и последовала за ним после ужина. Я даже перекрестилась при виде такого терпения» (с)

То есть – как минимум до сотню лет до Остин ничего новаторского в мысли «замуж только по любви и при наличии взаимопонимания и общих ценностей» и близко не было.

Джейн Остин жила в обществе, где никто из мыслящих людей не питал никаких иллюзий относительно положения женщины в браке, в том числе – в браке, заключенном по любви, поскольку всякая любовь – потенциально – чувство преходящее, а бесправие женщины – это константа, и надеяться им не на что. Cвященник англиканской церкви Джереми Тейлор писал так: «Женщина рискует в браке большим, ибо нет у нее убежища, чтобы скрыться от дурного мужа; ей приходится замыкаться в своей печали и вынашивать плоды собственных неразумия и несчастья, и она в большей степени находится под их гнетом, ибо ее мучитель обладает гарантиями своих привилегий, а женщина может жаловаться лишь Господу, как это делают подданные государей-тиранов; а более не к кому ей обратиться».

Словом, как раз для _эпохи_ Остин взгляды, выраженные в ее романах - это не только не «новаторство», а нечто исключительно традиционное, замшелое и просто деструктивное, так как ее романы вводят женщин в заблуждение, гипнотизируя их сказками о том, что пристойное поведение мужчины ПЕРЕД браком сделают зависимое положение в браке мирным и счастливым. Именно такое убеждение будет лежать в основе всех несчастий женщин вроде миссис Каслвуд в романе «История Генри Эсмонда, эсквайра». Ведь её муж действительно страстно любил ее и относился к ней очень почтительно – в первые годы брака. Но позднее это «счастье» - полностью зависеть от другого человека – обернулось настоящим адом. В принципе, миссис Каслвуд имела все основания посетовать на романисток типа Остин, которые с ранних лет внушали ей, что отнюдь не чувства, а _рассудок_ женщины велит ей полагаться на такие призрачные вещи, как добрая воля своего партнера – при бесправном и, по сути, рабском положении, когда не имеешь прав ни на свое имущество, ни на своих детей, ни на свое же собственное тело.

О таких идеях можно говорить все, что угодно, но преступно заявлять, что это было «прогрессивно». Прогрессивные женщины в эпоху Остин рассуждали совершенно по-другому – они требовали для женщин государственных должностей, права носить оружие и вообще не ограничивать свои любовные и романтические связи браком. Они требовали того, что считается нормальным в наше время. А Остин просто игнорировала внешний мир с его французской революцией, наукой и борьбой людей (в том числе женщин) за свое достоинство и за свои права, и, постоянно говоря о «разуме», «рассудке» и «здравом суждении», на деле всячески препятствовала именно _рассудочному_ пониманию того, что всякий брак определяется законами, и что любая образованная женщина должна, прежде чем думать о взаимных чувствах и характере супруга, для начала изучить эти законы и сказать себе, что чувства и характеры людей меняются, и полагаться на чужой _характер_ и _доброе отношение_ там, где речь идет о почти абсолютной власти над тобой другого человека – настоящее безумие. Но Остин, как автору, писавшему о женщинах своей эпохи, все это не нужно, ведь куда приятнее лопать самой и скармливать другим фантазии о добром принце с двадцатью тысячами фунтов годового дохода и роскошным поместьем. Причем эти ее фантазии, прямо сказать, особенным разнообразием не отличались.

Хуже всего в этих рассуждениях о «прогрессивных» мыслях Остин – полное непонимание того, что главная причина ее популярности – именно в том, что она была контр-прогрессивной. На протяжении последних трех веков ее превозносили, перечитывали и в итоге выдвинули на передний план именно за то, что среди всех талантливых писательниц своего века она единственная полностью соответствовала представлению людей - прежде всего влиятельных мужчин - о том, "о чем следует писать женщине". Она ни разу не вторгалась в области, которые ее современники не считали подходящими для женщин-авторов, и не писала ничего, что было хоть на йоту прогрессивнее, чем «следует».

Фантазии про всевозможных дарси могли нравиться или не нравиться, но они не _пугали_ и не заставляли общество вооружиться против прогрессивных мыслей автора в защиту своих предрассудков и привычных всем несправедливостей. Немеркнущую славу Остин обеспечило (и сейчас еще обеспечивает) то же самое общество, которое сделало все возможное, чтобы выдавить из литературы других женщин и другой подход к затронутым вопросам. Не хочу сказать, что это делалось планомерно и целенаправленно. Я не конспиролог и не говорю про какой-то организованный заговор против женщин. Подобными процессами управляют совсем другие механизмы. Речь о том, сколько раз мужчина, взявшись читать книгу, написанную женщиной, бросал ее из-за того, что "с чего эта дура вообще решила, что способна рассуждать на ту или иную тему?" или просто «да как она смеет говорить такие вещи (про наши законы, про наши суждения и нашу жизнь)?!».

Люди были готовы читать книги женщин о любви, семье и детях – при условии, что обо всех этих вещах женщина будет говорить в «приличном» тоне, разве что с щепоткой абсолютно безобидного «свободомыслия». Допускались тексты о религии – если религиозность автора сводилась к консервативному морализаторству. Все остальное проходило многоступенчатый отрицательный отбор – давление со стороны семьи, боявшейся за свою репутацию (не будем забывать, что Шарлотта Бронте уничтожила (!!) рукописи своей сестры, сочтя их слишком радикальными), давление издателей, наконец, отношение читателей, многие из которых просто-напросто не открывали книги, написанные женщинами. Не спасали не анонимное издание, ни мужской псевдоним - тайное очень быстро становилось явным. Некоторые книги вообще было положено клеймить и осуждать, не открывая их. Так, одного факта, что кто-то читал работы Уолстонкрафт, уже было достаточно для общественного осуждения. А вот Остин читали и обсуждали – ведь она писала ИМЕННО ПРО ТО, а главное – ИМЕННО ТАК, чтобы это укладывалось в пожелания и предрассудки окружающих.