Битый Май

Комната за сценой служила складом для всякого реквизита. И здесь же музыканты бросили свои вещи — тулупы, шапки и инструменты. На открытом чехле лежала скрипка, а на ее струнах чуть боком — смычок.

Какие-то нарядные взрослые парни втащили в каморку два двадцатипятилитровых бочонка с элем. За ними вошли девушки — Дина и Ласи с башнями из стеклянных стаканов, явно одолженных в столовой. Девушки поставили стаканы на стол, скинули шубки и весело оглядели нас с братьями, скромно сидящих на неизвестного назначения деревянных коробках.

— Вы тоже играете, близняшки? — свысока, но очень обаятельно улыбнулась ребятам Дина. — Вы же первый курс.

— Первый, мадмуазель, — Эрик скользнул по девушке восхищенным взглядом. — Но молодость — не порок, а явление временное.

Дина рассмеялась.

В каморку вошел скрипач. Он больше не был одет во фрак и строгую белую рубашку с черным бантом. Я и узнала то его только по широко расставленным синим глазам и по носу с горбинкой. Скрипач переоделся в зеленый, зачем-то отрезанный до пояса камзол, в узкие кожаные штаны и высокие сапоги, раскрашенные по голенищам красными и синими цветами. Камзол был расстегнут, на голой груди музыканта висела толстая цепочка с большим кулоном-солнцем, а темные волнистые волосы были густо намазаны маслом и уложены вверх точно петушиный гребень.

— Нат, — обратилась к скрипачу Дина. — А что здесь делают эти симпатяги?

— Это я ребят позвал. Они музыканты. Пусть познакомятся с группой. Им полезно. О, а вот и живительная сила искусства. — увидев бочонки с элем обрадовался Нат.

Он поднял один на стол, вытащил пробку и наполнил два стакана для взрослых девушек, а третий протянул мне:

— Держи, держи! Не стесняйся. Тебя как зовут?

— Итта, — я вежливо взяла стакан и переглянулась с братьями. Те только синхронно подняли брови, мол, пей, отказываться невежливо.

— А вы, пацанята, — сказал им Нат, — подрывайтесь барабаны таскать. Установим пока наших нет, а потом тоже накатим.

Ребята поднялись и ушли из каморки вместе со скрипачом, а я осталась наедине с Диной и Леси.

— У тебя красивые волосы, — разглядывая меня, сказала Дина. Наверное, ей казалось, что я совсем маленькая, и меня надо подбодрить и похвалить.

— У тебя тоже, — чуть улыбаясь своим мыслям, ответила я.

Ее темные кудри, длинными локонами спадающие на лицо и плечи, были подобраны заколкой с одной стороны и красиво открывали только половину лица. Платье на Дине было темно-красное, с глубоким, соблазнительным вырезом. Когда-нибудь, года через три, когда мне тоже будет восемнадцать, я обязательно научусь шить и сошью себе такое прекрасное платье и, возможно, тоже буду чувствовать себя уверенной и красивой. Когда-нибудь, да...

— Видела, как вы танцевали с одним из близняшек, — продолжала Дина. — Кто бы мог подумать, что ты с первого курса.

— Просто она высокая. Вот и все, — подбирая пышную серебряную юбку и усаживаясь на свободный стул, объяснила блондинка Леси. — А близняшки так вообще ужас какие. У нас, у харизматиков, их называют «ошибка природы». Но ты им не рассказывай, обидятся. Ты, кстати, с которым из них встречаешься? С серьезным или с веселым?

Не зная, как реагировать на поток несусветной глупости, я нервно отхлебнула эль. Он оказался одновременно сладким и горьким, и очень душистым. Так что я не заметила, как выпила половину стакана.

— Ну чего ты молчишь? — Дина тоже неторопливо попивала эль. — Мы же не кусаемся. Кто твой парень? Колись! Ну!

От приставаний взрослых девушек меня спас тот, кто играл на балу на контрабасе — краснощекий юноша с богатым чубом, торчащим из-под высокого цилиндра.

Он вошел, неся свой инструмент перед собой и громко декламируя с порога:

— О, где вы, где вы, ветряные музы?! Мне сказали, тут уже наливают и комната полна чаровницами.

Он пристроил контрабас в углу, скинул с себя тулуп. Его рубашка вся была украшена... звездами из разноцветной фольги. Я чуть не подавилась остатками эля, и чуть не расхохоталась. Ну надо же! Моя похороненная идея со звездами! Хи-хи! Прелесть какая! Ванды на него нет!

Нашитые на рубашку крупные звезды сияли в свете двух керосиновых ламп так празднично, что сам музыкант казался елочной игрушкой. Цилиндр он не снял. Налил себе эль и, усевшись на стул прямо поверх стопки с нотами, обратился ко мне:

— А ты что за солнышко?

Контрабасист улыбался весело и беспечно.

— Меня зовут Итта. — Я почувствовала себя легко и раскованно. — Учусь на первом курсе художественного. Меня пригласил скрипач. Вернее, он пригласил моих друзей: того, кто подменил на балу вашего флейтиста, и его брата. А я уже заодно, в довесок.

— Ничего себе довесок, — улыбающийся парень в цилиндре протянул мне руку. — Я Антоний, в группе — Ант. Натана Рейповича, нашего идейного организатора, все зовут Нат. Гитариста Фарата...

— Все зовут Фар?

— Точно! — Ант улыбнулся, допил эль и добавил уже без улыбки. - А битого Мая так и зовут Битый Май.

— Он на чем играет?

— На нервах, если быть объективным. Все уже на месте, а он наверняка пьет с харизматиками. Это его любимое занятие — пить с харизматиками за их счёт и рассказывать им, какие они придурки.

Девочки засмеялись, я тоже. Видимо, эль оказался крепкий. По ногам шло тепло, душе было весело, девушки больше не напрягали, а парень в цилиндре казался мне добрым волшебником.

Вернулись Нат и братья.

— Май где? — с порога спросил скрипач. — Надо кого-то послать за этим сукиным сыном.

— Только если девочек, — посоветовал контрабасист. — Возможно, их он услышит.

— Вот еще! — фыркнула Дина. — Ищи дурочек!

Ант пожал близнецам руки, тоже похвалил игру Эмиля, а Нат спешно наполнил три стакана себе и помощникам.

— Срочно пьем и за Битым Маем! Скотина! Ну какая же скотина! — Нат опрокинул в себя эль одним махом. Ему было жарко, пот тек по его голому торсу, и на лбу тоже блестели масляные капельки. Я слышала, что скрипач волнуется. И слышала, что кто-то идет по коридору...

Ввалившийся в каморку парень был пьян. Причем пьян крепко. И от этого он не был весел, а напротив очень напряжен и сосредоточен.

Рубашка Битого Мая выбивалась из штанов, а металлическая пряжка на толстом ремне была размером с утюг. В остальном он был одет не так вычурно-празднично, как Натан и Антоний. Кожаная куртка, колом вставшая на морозе, простые сапоги наподобие тех, что носил Тигиль: тяжелые, из грубой кожи с толстой подошвой.

Только две черты делали из пьяного парня особое явление.

Хмельные глаза были ярко обведены черным карандашом, а собранные в хвост волосы, такие белые, точно он приходился родственником морриганским альбиносам, доставали парню аж до пятой точки.

— Где мое все? — ни с кем не здороваясь, спросил он с порога.

— На месте. — Натана сразу отпустило и он успокоился. — Установили вот с ребятами, как смогли.

Битый Май поморщился, сделал шаг к стоящей на столе пивной бочке и, присев на корточки, достал затычку и просто подставил под струю эля рот. Никто его не упрекнул. Все молча ждали. Когда длинноволосый напился и утер губы рукавом, Натан подал Битому Маю две длинные деревянные палочки и две короткие металлические, потом взял смычок, свою скрипку и сказал:

— В бой, ребята! Фар уже на сцене. И паства уже ликует.

(свежий эпизод)