О чем писали оперы.

Некоторые представляют сотрудников "Смерша" по книге "в авгусе 44" или одноименному фильму – лихие "волкодавы", одной левой готовые скрутить вражеских диверсантов. У других в голове засел образ из "Штрафбата", где злые особисты подгоняют геройских штрафников пулеметами заградотряда. А чем же на самом деле занимались на войне оперуполномоченные ОО НКВД (с 43-его переименованные в "Смерш")?

А про меня напишешь? Напишу, опер сказал, про всех написать!

Особые отделы имелись в Красной Армии в частях уровня дивизии и выше. Численность их была сравнительно небольшой –  два десятка человек – и по большей части, работа их была не геройская, а бумажная. Как показала практика войны, чтобы препятствовать вражеским шпионам, хороший опер должен был не лично бегать по соседним лесам в поисках примятых листиков или надкушенных огурцов. А следить, чтобы часовые спрашивали помнили пароль и отзыв, да и вообще не спали на посту.  С чем у Красной армии порой были проблемы и в 45-м.

И конечно, как и в мирное время, одной из главных обязанностей особистов являлось извещение командования о замеченных недостатках. Начиная от самых бытовых. 

Так, в июле 1943 года, парторг 1502 Иптап лейтенант Кашурников, отправленный на огневые позиции батарей, вместо выполнения задания напился пьяным. Степень опьянения в рапорте не указана. Но судя по тому, что доставленный на КП полка парторг рвал на себе рубаху и кричал на командиров, наркомовскими с парторгом на огневых поделились от души.

Из 126-й гв. сд отдел контрразведки "Смерш" сообщал командиру дивизии о командире роты, разбазаривающем пайки бойцов, приводя пример, как выделявшие для роты продукты выменивались на самогон. В еще одном документе перечислялись, также с примерами, командиры, избивавшие бойцов – кто кулаком, кто палкой, а один лейтенант сумел это сделать даже полевой сумкой.

Впрочем, разбазаривание пайков на фоне некоторых донесений смотрелось просто детскими шалостями.  Например, особист из 9-й дивизии народного ополчения, докладывая о боеспособности своей части, привел следующий пример: "в 1-м батальоне 2-го полка 9 дно за время марша от Малоярославца до Бородино ополченцы растеряли 4800 патронов, 96 гранат, 2 ручных пулемёта. В 1-м полку один пулемёт забыли в лесу, 5 в разобранном виде оставили на дороге в повозке, взятой у колхозников"

Были и обратные ситуации – так, из ОО НКВД 176-й дивизии сообщалось об отсутствии в медсанбате теплого обмундирования, ламп и даже посуды. В том же донесении описывались попытки одного из командиров послать бойцов то за колхозным сеном, то за бревнами – но эти хищения были пресечены бдительным председателем колхоза, сообщившим "куда надо" о фактах мародерства.

Очень образное донесение о недотчетах и неразберихе отправил в июле 1941 особист из 41 сд. старший лейтенант госбезопасности Иванов. Описывая работу служб тыла, он сообщил: "В тылу фронта столько хаоса, что сам аллах не разберет."

Туда не ходи, сюда ходи!

Особым вниманием у особистов пользовались и случаи frendyfire, которых увы, хватало. В марте 1942 года начальник ОО НКВД Юго-западного фронта, старший майор госбезопасности Селивановский оправил военному совету фронта доклад, в котором перечислялись факты бомбежки войск своими самолетами. "Опознание" виновных случилось не только по внешнему виду, но и по тому факту, что вместе с бомбами на красноармейцев падали листовки для немецких солдат и населения оккупированных территорий.

В другому случае, особисты, докладывая о факте обстрела своих пехотных частей самоходками СУ-152, привели цитату из письма: "Земля и небо смешались, не знаю как немцам нравится, а мне не понравилось."

В географии путались не только авиаторы, но и наземные войска. В марте 1942 года капитан Ивашутин, еще не ставший начальником ГРУ, а служивший в Особом Отделе Крымского фронта, приехав на передовую, с удивлением обнаружил, что высота 66,3, на которой по данным штаба армии находился НП советской артиллерии, в действительности занята и укреплена противником.  

Проводились сотрудниками особых отделов и инспекторские проверки – также с весьма впечатляющими результатами. Например, в феврале 1942 года два офицера провели такую проверку в 172-й сд. Трехстраничный рапорт по итогам широкими мазками рисовал довольно удручающую картину: "вокруг командного пункта валялось в грязи около 20 ручных гранат", "из двух минометов оба ржавые, из 17 винтовок - ржавых 16", "отмечены случаи, когда винтовка после чистки выглядит хуже, чем до чистки", " охраняющие боеприпасы часовые пропускают по отклику "свой".

В масштабе одной дивизии, конечно, можно было раскопать просто "ужас", но не "ужас-ужас". Зато результаты проведенного осенью того же года обследование участка обороны 42-й армии Ленинградского фронта заняло уже целых 37 страниц.  Особую озабоченность вызвало состояние минных полей, по факту проверки массово оказавшихся "не там", "не совсем" и вообще "находящихся в хаотическом состоянии - на протяжении 395 метров выявлено 85 совершенно не заряженных мин, не подготовленных к взрыву   50 шт и совершенно непригодных к действию 55 мин." Также очень порадовали особистов часовые-нацмены, не владеющие русским языком. Как выяснилось, их обучили только подавать команду "стой" и больше ничему. На этом фоне заросшие травой амбразуры блиндажей выглядели вполне обыденной мелочью.

Что делать, и кто виноват?

Летом 42-ого начальник ОО НКВД Брянского фронта старший майор ГБ Вадис провел собственное расследование провала некоторых боевых операций. 

Например, поход в разведку за языком, организованный в 645 стрелковом полку, закончился у поставленной немцами колючей проволоки – о которой было прекрасно известно. Но "спохватившись в последнюю минуту и не найдя ножниц, решено было взять топоры, но и их забыли".  Пока подошедшие бойцы топтались у проволоки, проснувшиеся немцы заподозрили недоброе и открыли огонь из пулеметов и минометов. Итогом "похода" стали двое убитых, девять раненых и пятеро пропавших без вести. Причина всего этого была крайне проста. "Командир 8-й роты Шуркин и политрук Маклаков операцией не руководили. В самый разгар операции, недалеко от проволочного заграждения они организовали выпивку, вследствие чего бойцы, оставшись без командования, в беспорядке бежали обратно."

Особого интереса майора Вадиса удостоилась также попытка наступления на хутор Калинов. Попытка отказалась, мягко говоря, неудачной. Из пяти выделенных для поддержи танков один подорвался на мине, два были подбиты немецкими пушками, а еще два ворвались на хутор, где и пропали вместе с десантом. У наступавшей же пехоты патронов хватило на час боя. Не лучше было и у поддерживавших пехоту минометчиков. В итоге потери полка на момент проведения расследования "по горячим следам", составляли 157 доставленных на эвакопункты раненых.

Как показало проведенное расследование, командование 61 стрелкового полка сначала свалило всю подготовку на командира батальона – лейтенанта, а затем, уже в ходе завязавшегося боя, не сделало ничего для помощи ведущему бой батальону.  Виновным в произошедшем особисты назвали командира полка, майора Барышева. По логике современных российских фильмов, Барышева должны были расстрелять "ну сей же час". Но в реальности случилось это лишь в 1946 году, после того, как Барышев успел дослужиться до полковника – правда, не Красной армии, а власовской РОА.  

Примечательно, что товарищ старший майор ГБ Вадис в своих докладах не только называл виновных, но и оправдывал некоторых командиров.Например, узнав, как некий командир танкового корпуса категорически возражает командованию армии, приказавшей использовать бригаду тяжелых КВ для уличных боев, Вадис тут же направил спецсообщение в военный совет фронта и добился отмены приказа – чем, вероятно, спас не только КВ 180-й танковой бригады, но и строптивого командира 18-ого танкового корпуса, генерал-майора И.Д.Черняховского.

Что касается штрафников, то и они, конечно же, попадали в документы особистов. В марте 1944 начальник УКР-"Смерш" отдельной Приморской армии генерал-майор Белкин отправил спецсообщение о разведке боем, которую проводила армейская штрафная рота 1-ого гв. сп. Согласно сообщению, штрафники взяли штурмом высоту, захватив 3-х пленных, но понеся при этом тяжелые потери – из 65 атаковавших было 18 убито, 39 ранено и лишь 8 человек остались на высоте, отбили 5 немецких контратак и лишь к вечеру отошли к своим. Но и тут – как не удивительно будет для некоторых – страшный особист требовал не расстрелять отошедших штрафников, а наказать командование полка, не приславшее штрафникам подкрепления. 

Сам ищи свое НКВД.

А закончим все же на более веселой ноте – рассказом о том, что иногда происходило с теми вражескими парашютистами, справиться с которыми могли, по книгам и фильмам, только настоящие "волкодавы" из Смерша.

"Парашютист Бураков, давая показания об обстоятельствах своей явки с повинной в органы советской власти, рассказал о следующем возмутительном факте потери бдительности со стороны работников Черемисинского райвоенкомата, а именно: приземлившись на территории Черемисинского района, Бураков, разыскивая органы НКВД, случайно якобы попал в Черемисинский райвоенкомат, где заявил дежурившим двум сотрудникам о том, что он является вражеским парашютистом, предъявил им оружие, взрывчатые материалы и обратился с просьбой – принять меры к задержанию своего напарника Волошина. Вместо немедленного задержания и направления в органы НКВД, указанные дежурные возвратили Буракову оружие, взрывчатку и предложили ему самостоятельно разыскивать органы НКВД."

Андрей Уланов.

P.S. Фото к тексту прямого отношения не имеет - на нем не особисты, а корреспонденты «Красной Звезды» Захар Хацревин и Борис Лапин.