"Это люди, сынок", - сказал мне отец (из "Аццкие Скаски")

- Люди, - попробовал я на вкус незнакомое слово. Оно было светлым, легким, звонким, влажным и горячим, но в то же время – темным, тяжелым, глухим, сухим и холодным. Так я впервые постиг амбивалентность.

Однажды я играл с сестрами, и они случайно меня убили. Я не умер до конца, но мать все равно долго горевала, а я совсем не мог ее успокоить, потому что был мертв. Когда собрались все родственники, чтобы меня оплакать, то на семейном совете приняли общее решение.

Я ничего не мог сказать, потому что кто станет вас слушать, если вы мертвы? Тем более при живых и влиятельных родителях…

Решение было таким: отправить меня к людям.

Сестры разрезали мое тело на куски и разбросали по земле. Девчонки плакали, мать была всё так же безутешна и лила слезы в три ручья, и даже старик-отец долгое время не показывался людям, а когда наконец глянул на землю, то прослезился.

 Там, куда упали слезы, прежде стоял очень красивый город.

Шло время. Я вырос, вытянулся, окреп, возмужал. Больше всего мне нравились широкие степи. Отец часто приходил ко мне, и мы долго разговаривали – без слов, как только и могут говорить друг с другом настоящие мужчины и друзья. Или враги.

Как только начиналось Время Птиц, и на лесных лианах раскрывали голодные пасти зверь-цветы, то люди выползали из своих подземных жилищ – черные, грязные, боязливые.

 Старейшина выбирал девственницу, рожденную в Час Охотника. Неизменно – из знатного рода, без единого пятнышка на коже, с ладонями и ступнями, подобными листьям пляс-дерева, - девственницу, чья походка схожа с горным ручьем, чье дыхание свежо, как аромат сонных трав, а взгляд - свободен, как моя любимая степь, где я вырос после второго рождения.

По семь старух и по три карлика-скопца из Восьми Благородных Родов обряжали мою невесту. В волосы ей заплетали побеги оленьего дерева, чьи ветки разрывают покров между нашим миром и миром людей. Браслеты и подвязка с колокольчиками, вызванивавшие песни города, спаленного слезами отца, украшали ее правую руку и левое бедро.

Из одежды на ней была только краска из синей земли и длинные, до пят, волосы.

Когда наступала ночь, единственная ночь в году, в которую уединялись отец и мать, моя невеста приходила ко мне. Только сестры видели нас, но сестры издавна были участницами моих тайных забав.

И под взглядами сестер нагая девственница танцевала передо мной под биение своего сердца.