Пламенный певец полного постмодернизма

Почему Пелевин полюбил печатное "П"?

Пес поймет понты постмодернистов :(

Вышел у меня с неким приятелем спор о литературе и приятель тот пожелал получить объяснение, что суть: "постмодернизм" и "антироман" - но только чтобы непременно:

А) простыми словами и

Б) на примере Пелевина.

Что ж, простыми так простыми. Только чем проще слова, тем у них емкость меньше, и тем больше этих слов нужно; так не скажите потом, что я не предупреждал.

Берем десяток детских кубиков. Красим каждый из них полностью в свой цвет. Ковбои в белых шляпах у нас будут протагонисты, выразители авторской позиции. "Про" - значит за автора. Ковбои в черных шляпах будут антагонисты. "Анти" - значит, против. Хотя сам автор может быть не очень-то моральным человеком и двигать некрасивую тему. Но такие вот у нас правила: за автора, значит - белая шляпа. Против - черная.

Кубики все ровные, сопрягаются хорошо. Локоть к локтю, кирпич в стене, именно вот оно. Желаешь - дворец строй, желаешь - коровник, не это важно. А важно, что все кубики одноцветные, и как ты его ни поверни, он со всех сторон белый или там черный. Если рыцарь, то до мелочей. Если злодей, то полностью. Краски на кубиках все стойкие, невыцветающие. Один раз покрасили - на века таким и оставаться.

Это мы изобрели классицизм. Литературное направление, отличающееся четкостью и однозначностью в определениях, верностью героев на все время повествования. Герой классицизма - человек действия, не меняющий убеждений всю книгу. У Джека Лондона и всяких Фениморов Куперов с Дюма таких несгибаемых много.

В противовес твердому и угловатому берем десяток мягких круглых мячиков. Цвет им даем какой понравится, вся их суть вовсе не в цветах, а в мягкости. Жмешь мячик, он пищит. Душу наизнанку, все чувства наружу. Мячики кидаем в коробочку, коробочку трясем. Мячики бьются и пищат.

Это сентиментализм. Литературное направление, в котором главное - чувства героев. Неважно, кто и почему трясет коробочку: правое дело или подлое злодейство. А важно, как заковыристо мячики пищат по этому поводу. Это, понятно, любовный роман - но и мясной боевик в ту же строку, только тут мячики грозно хмурят дырочки и пищат из них басом: "пиу-пиу". А во имя чего и почему, то в боевике неважно, он вовсе не про смыслы.

Теперь возьмем пирамидки, они такие вознесенные, духовные, в небо устремленные, готические соборы прямо. Раскрасим тщательно, каждую пирамидку особо. Уникально. Но вот построить из пирамидок стену не получится, у них нет плоскости сверху, это тебе не кубики.

Зато пирамидками хорошо отмечать центры композиции. И кому-нибудь на стул подкладывать, острием вверх.

Это мы изобрели романтизм. Стоит гордый одинокий герой, а сверху нависает... Это самое, чем на стул садятся. А он такой гордый и одинокий против... Неба, да. Как Шартрский собор или там Нотр-Дам, шпилями вверх. Можно герою дать команду друзей-пирамидок, но тогда эффект от острия смажется. Если наплодить пирамидок совсем много, то йоги на них даже лежать могут. Они знают секрет. Вот, герой романтизма суть человек знания. Часто - тайного знания, что и противопоставляет его миру. Масон там, вольный каменщик, или младший научный сотрудник пока еще без шерсти на ушах, но уже причастившийся к секретам. Только интеллигенцию от зависти частенько бьют, вон хоть у Жака де Моле спросите.

Тут кубики тоже как запищат - прям как мячики! - а нас чего не раскрашиваете? Мы тоже можем как этот гордый одинокий хрен, только лучше.

Не вопрос, берем резцы да краски и разводим барокко и рококко. Что в литературе, что в архитектуре это щедрость, изобилие украшений и чувственность. Такие кубики друг на друга не поставишь, резьба попортится, да и не видно ее будет - зачем же красили-старались? Каждый вроде и кубик, а вроде и уникальная снежинка. Герой такой литературы - человек чувствующий. Будь он хоть князь, хоть комбайнер, а вести себя будет как на сцене, с расчетом на впечатление. Разглядывай, любуйся. Внутрь только не лезь. Нет у таких нутра, все снаружи.

Барокко и рококко проще всего определить как "стили, где всего много". На одежде - кружев и жемчужин. В архитектуре - завитушек и окошек, башенок и выступов, которые с развитием техники для обороны уже не годятся. Так что архитекторы могут невозбранно лепить их как душа лежит, а не как требуют сектора обстрела. В музыке - всякие там строи с аккордами. Большая часть современных инструментов как раз в эпоху "рококко-барокко" окончательно приняла привычные нам формы. Лучшую музыку лучшие композиторы писали именно тогда.

Тогда же и литература пошла в широкие народные массы. Первое, печать подешевела. А второе, настал золотой век парусников. Расстояния огромны, корабли неспешны, на кораблях скучно, жуть. Тут-то и расцвела эпистолярная культура, культура писем. Но письма сутками писать тоже не будешь. Читать в дороге что-то надо. Вот и поплыли в Далекие Индии разлученные любовники, зарабатывать денег и подвигов на невесту, а невесты разлученные застрадали-затосковали... И появился в романах кое-какой сюжет, и начали романы плодиться и размножаться, и "роман в письмах" тогда же окреп, и вообще столько романов вышло на большую дорогу, что Сервантес написал своего "Дон Кихота" именно чтобы высмеять штампы "рыцарского романа".

А когда в литературе место человека действующего и человека знающего занял человек чувствующий, тут психология в романах как поперла! Петр Первый аж барбершопингом занялся до самого до основания. И основал он Петербург. И начался "век осьмнадцатый, торжественный и темный" - только кончился печально.

Под конец 18 века народ малость подустал от бьющей по ушам роскоши - чужой роскоши. Тогда одни лишь аристократы с монахами кубики красили да мячиками пищали, крестьянам особо не до пирамидок было. После Великой Французской революции Наполеон попытался было вернуться к благородной простоте античных кубиков. В культуре настала эпоха "ампир" - то есть, "Империя". Попытка Наполеона Первого реставрировать внешние признаки великого Рима, и сделать вроде как колонны и кариатиды, только уже с парижским колоритом.

В наполеоновской половине девятнадцатого века, к слову сказать, появились первые официально сделанные реконструкции старых катапульт, скорпионов, даже трирему попытались изваять с переменным успехом. Во Франции накопилось уже достаточно людей сытых и богатых, думающих не только о еде - но и чего бы почитать.

Для литературы это стало взрывом. Колоссальная платежеспособная аудитория образованных и культурных людей. К выборам тогда нищих и неграмотных просто не допускали, был немалый стимул учиться. Избирательный ценз на 1830й год прошли около пяти миллионов французов. Прикинем: на пять миллионов трепетных мусью - ни одного кинотеатра! Понятно, что за неимением прочих развлечений вся орава кинулась обсуждать кубики-мячики-пирамидки, способы их покраски, раскладки, сочетания, соединения, материал, резьбу и так далее. Ну и обратную связь авторам, путем запихивания пирамидки в мячик, это уж как водится.

Искусство из салонов богатых аристократов выплеснулось на улицы и в мир; вот тут-то выкристаллизовались все нынешние формы и жанры. И роман, и повесть, и миниатюра и афоризм тогда были определены, разобраны критиками. Тогда появились именно профессиональные литературоведы. Не просто скучающие джентльмены, которые копались в архивах удовольствия ради - а именно аналитики, препарирующие всякой новый роман за звонкую монету.

Неудивительно, что мощный Парижский инфо-кластер проехался по всем прочим культурам как танк по стеклотаре, и почти весь 19 век прошел под знаком французского романа, подобно тому как 20й век - под знаком голливудского фильма.

Ну, а под конец эпохи французского романа человечество и осмелело достаточно, чтобы попробовать сделать сложный кубик. Кубик из составных деталей. Кубик с внутренним миром, с психологией. Кубик рациональный, где все шестереночки могут быть глубоко внутри, не видно - но они есть, и вертятся не как попало, а по заветам Фрейда - Юнга - Лири. Кубик не сплошной, если стукнуть, даже голос подаст. Не мячик, нет - но уже и не молчаливый кирпич. Звук такому кубику можно написать посложнее мячикового пищания. И снаружи уже не просто гладкие грани и не хаотичная красота барокко, а четко продиктованные технологией разъемы. Из таких кубиков Марк Твен с Жюль Верном, Уэллсом и Беляевым складывали картины посложнее любого классицизма.

Но просто так модерновые кубики не побросаешь, стыковать надо по мудреным правилам. Понимать красоту именно в технологической строгости, в сложности науки. С этого времени литература делалась все более и более профессиональной и все менее доступной для случайных занятий скучающих джентльменов. И пришло к тому, что нонеча фанфик голимый без матчасти не напишешь, заклепочники тапками закидают.

Это получается модернизм. Стиль обдуманный. Даже переживания в нем не просто потому, что кто-то чем-то коробочку с мячиками встряхнул - а по поводу мировой войны или там потерянного поколения.

В ходе обдумывания человечество не только разложило все кубики по полочкам, но для их описания создало понятие "архетип". Этакий чертеж идеального кубика либо там пирамидки, либо мячика. Вроде как детский рисунок дома: квадратик с окном, сверху треугольная крыша. Но каждый понимает, что нарисован дом. Профессионал его там украшать может всячески, видоизменять - но архетип все равно остается понятен и узнаваем в своей родной культуре. Дом это, а что перевернутый - ну, Сальвадор Дали человек творческий. Первым делом картины, а закуска настоящему идальго ни к чему.

Каталоги архетипов с тех пор пополняются непрерывно. Есть всеобщие архетипы, понятные всем землянам, скажем, про смерть и любовь. Есть более узкие архетипы, характерные для одной культуры. Бонд, Джеймс Бонд. Прости нас, Юра, мы просрали все полимеры. Совершенный муж ночью спит.

Архетипов накоплено много. Например, сайты tv-tropes или posmotre.ch, где штампы, типовые ходы, многократно использованные приемы поименованы, сложены по полочкам, описаны, проиллюстрированы всякими примерами: из кино, литературы, компьютерных игр, из реальности даже, если такое в ней случалось. Бери и применяй: хочешь, прямо - а хочешь, так выворачивай наизнанку, поражай мир абсурдом.

Только Сальвадорами Дали не все хотят быть, не все и могут. Это раньше напилил кубиков да покрасил, вот ты уже и Кретьен де Труа, автор знаменитейшего романа о короле Артуре, зачинатель целого направления. А теперь надо в химии разбираться, в размерах-допусках. Не состыкуются кубики, и получишься ты вовсе не Кретьен, а кретин.

Так отряхнем с ног пыль старого мира! К черту глянцевых рыцарей и напыщенных монахов. Отринем выверенные и застывшие в своем идеальном состоянии архетипы. В мусорку все чертежи, в задницу шайтана списки. Мы не бухгалтерляйтерин, мы творцы! У нас и так глаз пристрелямши!

Вместо кубиков и мячиков берем вещи из окружающей среды. Вот палка. Вот листик. Вот улитка ползет. Не нарисованная улитка и не голограмма улитки, как в сказках - а прямо вот живая. Что вижу, то и пою. Только пою все-таки посложнее, чем шаманы на заполярных стойбищах, и чабаны на заоблачных пастбищах.

Литературное направление "реализм", первый признак: герой показан отпечатком среды. Не абстрактный рыцарь короля Артура, а фермер-ополченец, которому, в общем-то поровну, кто будет брать оброки: Ланкастер или Йорк. Второй ключевой признак реализма - герой показан в развитии. Улитка не кубик. Это кубик лежит, где автор положил - а улитка по делам торопится. Автору и сюжет придумывать не надо, записывай только. Вон, листик сожрала, позеленела. Меняется улитка. Дуга характера персонажа, вотэтовотвсе. Майор Сварог говорит милорду Гаудину: "Я больше не бегу, сломя голову, на слово "тайна". Пересмотрел точку зрения, значит.

Третий признак реализма - когда герой не четко определенного цвета. Это кубик красят из банки чистой краской, а улитка чуть-чуть белая, чуть-чуть черная. Так и называется: "ситуативная этика". Будешь чисто белая, птица заметит и склюет. Будешь чисто черная, крот решит, что съедобный корень и тоже заглотает. Все, короче, как у людей.

Понятное дело, что реализм - не только про мирную жизнь на лоне природы. Вместо улитки может оказаться Альфред Дрейфус или князь Петр Алексеевич Кропоткин. Они тебе такого сюжета накидают - сам позеленеешь, как та улитка.

На этом историю кубиков мы пока останавливаем. Там еще турбореализм есть и другие страшные слова, но на них заказа не было. Заказ был на постмодернизм.

Так вот, постмодернизм - это игра готовыми кубиками. В каких сочетаниях и какими дозами, то на усмотрение автора. Кто как умеет. Некоторые кубики при движении по сюжету сами красятся, некоторые мячиками пищат. По каким-то пирамидкам улитка ползает, а некоторые просто резьбой хвалятся.

Разница с фанфиком определяется легко. Автор постмодерна хотя и сочетает в своей конструкции разные предметы, но все же кубики не копирует. Еськов в "Карибском танго", помнится, прямо так и сказал в одной сцене: читатель, ты всякую там эротику смотрел? Вот возьми с полки архетип "оргия" и раскрась, как сам пожелаешь, а то мне описывать лениво, я дальше побежал сюжет вертеть.

Автор фанфика берет чужие кубики и пытается из них строить свое здание. Автор фанфика эту оргию с википедии скопирует побуквенно, только первым и лучшим там сделает своего героя. А сюжет... Да что сюжет! Лучше смотри, какой я еще кубик сумел присобачить: с пузырьком. Два дня бахался, пока втиснул!

Автор постмодерна нарисует героя, похожего на Атоса или Чингачгука какими-то чертами. Читатель может принять героя за знакомого - как силуэт в тумане - но может и не принять. Это называется "отсылка" и дает автору много свободы. Автор не говорил, что это именно конретный Атос. Читатель сам увидел шпагу, мушкетерский плащ и сам домыслил. Искусство недосказанного, тот самый "юген", которому Олди целую статью посвящали.

Итак, автор пишет постмодерн и ограничился намеком, скажем: "Некий мушкетер из графства ла Фер". Теперь можно писать своего "типа Атоса". Это будет не плагиат с героя Дюма, это будет "человек, похожий на прокурора". Архетип с полочки. Автор лишь контуры набрасывает, а раскрашивает архетипы уже сам читатель. Хоть в черный, хоть в белый. Хоть в добро, хоть в бабло.

Автор хорошего фанфика вытащит именно Атоса "как есть". Герой будет у Атоса, скажем, учиться фехтованию. Или там застольному этикету. И Атос будет ворчать на героя: "Разучилась пить молодежь... А ведь этот еще из лучших" - ну, чтобы читатель узнал отсылку, разумеется.

Автор плохого фанфика сколхозит своего персонажа, но назовет Атосом. Чтобы герой смог аж самого Атоса - ухтыж! - геройски перефехтовать. Такое называется не "отсылка", а "выход из роли", выход из характера - out of character, часто встречающаяся аббревиатура ООС. Когда уже известному и зарекомендовавшему себя герою приписываются поступки, которые бы тот по характеру и воспитанию никогда бы не сделал. Конечно, люди со временем изменяются. И если косить под реализм, то изменения героя надо показывать. Но люди не меняются без причины - это правило одинаково для всего искусства. Если Атос в каноне великий фехтовальщик и хладнокровнейший игрок, то и в фанфике он должен оставаться таким же - иначе не поверит читатель ни в какие модные трактовки образа. Не увидит в образе знакомых черт. Ссылка никуда не ведет. Ошибка 404: Атос не найден.

На первый взгяд, Пелевин это правило нарушает. Есть у Пелевина в героях и граф Толстой и барон Унгерн, и многие иные кубики, названные по именам прямо, а в действии сами на себя не похожие. Тот же Василий Иванович в романе "Чапаев и пустота", скажем. Все формальные признаки на месте, архетип с полочки, контуры совпадают ноль-в-ноль - а послевкусие неожиданное до того, что ни описать, ни определить.

На взгляд более пристальный очень интересно посмотреть, как именно Пелевин это делает.

Настала пора обязательной оговорки. Не то, чтобы я специалист по дискурсу и нарративу или там еще какой джигурде, запаренной в пряных зулейхах. Я делаю собственную попытку осознать и осмыслить, что же я там нащупал в темноте сарая: хобот слона, противогазовый шланг, ассенизационную кишку или пожарный рукав? Мою попытку снять капот и повтыкать в карбюратор с умным видом не надо считать абсолютной (а хоть и относительной) истиной. И уж тем более - полным описанием творчества Пелевина. Всего лишь мое мнение, не больше и не меньше.

Пелевина я читаю примерно с 1992 года, с "Синего фонаря", "Принца Госплана", "Вервольфа в средней полосе России", "Затворника и Шестипалого", "Желтой стрелы". Автор из тех еще времен. Мало в русской литературе авторов калибра Виктора Олеговича.

Кстати, о калибре. То есть, о величине текста. О том, что филологи называют жанром. У них и роман - жанр, и рассказ - жанр, хвала в вышних богу, что не один и тот же. А уж что филологи с повестью делают и всякими там разными эссе - просто уберите от экранов детей.

Я не филолог, и потому считаю жанрами разновидности смыслов. В моем понимании жанр - это, например, детектив. Детективным бывает роман - но бывает и рассказ. Жанр один, форма разная. Есть понятие "жанровая условность" - скажем, в детективе-загадке негласное правило давать читателю все улики одновременно с тем, как герой-сыщик их получает. Чтобы читатель тоже мог попробовать разгадать.

Формы текста, по возрастающей: афоризм, миниатюра, рассказ, повесть, роман, эпопея - отличаются не жанровыми условностями, а четкими признаками. Признаки эти - в отличие от жанровых условностей ! - отлично алгоритмизуются и поддаются проверке.

Товарищ, по чьей просьбе я тут кубики крашу, не просил меня перебирать все формы и всю литературу. Кто досюда дочитал, выдыхайте: эпопея не планируется. Только понятие "антироман" и только на примере Пелевина.

Но, чтобы определить "анти"-роман, придется определить роман.

А чтобы определить роман, придется начать с рассказа.

Первая форма - именно рассказ. С рассказа вечером у костра началось человечество. Объем романа определяется тем, сколько времени и сил есть у читателя. Объем рассказа определяется тем, сколько времени рассказчик может складно и четко рассказывать вслух. Для текста объем рассказа определяется тем, сколько знаков автор зафиксирует на бумаге в один прием без потери качества. Чтобы с листа - в номер.

Французские издатели в начале Х1Х века установили практикой, что рассказы чаще всего укладываются в авторский лист, те самые 40 000 знаков с пробелами, плюс-минус разница языков для переводных текстов. Столько средний наугад взятый автор накатает без перерывов, "на одном дыхании", сохраняя в конце рассказа то же самое настроение, что и в начале, и тем самым удерживая читателя " в потоке" сопереживания.

Замечу в скобках, что умелый профессиональный стилист может писать в нужном ключе текст любой величины, потому что умеет осознано подогревать в читателе нужное настроение. Но мы говорим о массовой литературе, авторы которой полагаются более на вдохновение, чем на ремесленный навык. Вдохновение же, как измерено практикой, в среднем держится один авторский лист.

Высказывания авторов в блогах на АТ подтверждают, что объем сеанса от 20 000 знаков до 80 000 у рекордсменов машинного доения. Средняя величина 50 000 знаков, что довольно близко к 40 000 печатной эпохи. Чтобы получить медианную цифру (и понять, что это мы еще, оказывается, голубцы едим, а не то, о чем подумали), надо больше времени и статистики, так что оставим покамест.

Рассказ - минимально возможная форма связной истории. Рассказ - первая в мире форма передачи авторского послания. Того самого: "что автор хотел сказать". В рассказе это "что" еще не завалено описаниями природы, погоды, воспоминаниями, вставками, рассуждениями. В рассказе все прямо, быстро, в лоб.

Именно поэтому, сколько бы ни выпускали учебников по писательскому ремеслу, сколько бы ни пели песен, что-де маленькую форму сложнее делать, чем большую - начинающий автор начинает всегда с рассказа. Точно как неопытный фехтовальщик бьет единственным известным ему естественным движением, прямым сверху. Рассказ - естественная форма культуры, такая же неотъемлемая часть homo sapiens sapiens, как рука, нога или голосовые связки.

Теперь от формы к сути: что же автор хочет сказать?

Авторское послание бывает двух видов. Либо смысловое знание, либо впечатление, чувство.

Литература художественная ближе к чувствам. Зарисовки, заметки, описания природы, абстракция, гротеск. Пришвин, Бианки, котики. Музыка, кстати: вообще никаких слов, но настроение передает. Поэтому в кино так важна общая музыкальная тема. Сейчас многие даже в начале книг указывают: для настроения включите такую-то мелодию. Правда, я всегда считал это низшим сортом, нечистой работой. Если автор именно автор, а не писатель "либретто в оперетто", то пусть создает настроение словом. А музыку оставит композиторам.

Второй полюс - литература знания. Что у буржуев зовется non-fiction. Эссе, аналитика, обзоры, рецензии, мемуары. Чуть-чуть личности автора, но личности в плане "как человек строит рассуждение, о чем рассуждает и что доказывает", а не в том, "что человек чувствует". В крайнем пределе - чистое, проверенное и подтвержденное знание, никакой выдумки. Справочники, учебники, статистические сборники, биографии. Вы скажете: это не литература? Нет, это именно послание, начатое еще в пещере сказанием про Всемирный Потоп. В той части, где ТТХ ковчега описываются. Это концентрированный опыт.

Блоги АТ очень четко делятся на эти две категории. Либо: "Смотрите, какой кайф (или ужас) я испытал вот от этой книги!" Либо: "В поздней прозе Пришвина семантика осени неоднозначна".

К чему из этого ближе Пелевин?

К сказке.

Сказка тот же рассказ, даже корень один. Отличие - идеальные кубики. Голограммы кубиков. Без веса, притяжения, заряда, запаха и плотности. Сказка обоснуем не заморачивается. Сказочный кубик может на углу стоять и летать сквозь что угодно, и падать не раскалываясь.

Я вам не скажу за всю Одессу, но ранним периодом у Пелевина я считаю именно рассказы, а не роман "Омон Ра", написанный еще в 1991м. Малая форма: "Синий фонарь", "Принц Госплана", "Проблема верволка в Средней полосе", "Жизнь и приключения сарая NXII" - по сути именно сказки. Летают сквозь что угодно и падают не раскалываясь.

Самый ранний рассказ Пелевина - "Колдун Игнат и люди" - прямо с подзаголовком "сказочка". Дальше это сказочное в Пелевине крепнет и разрастается, наследуя, впрочем, советской фантастике 70-х начала 80-х: тогда очень популярно было писать о чудесных вещах нарочито приземленно, бытово. Играть на контрасте между обыденным и волшебным. Стругацкие с "Пятью ложками эликсира", Булычевский "Великий Гусляр", Любовь и Евгений Лукины, Лазарчук - "все промелькнули перед нами, все побывали тут".

Хорошо, начало со сказки - но что потом?

Культура вообще развивалась двумя путями: вглубь и вширь. Вглубь - это к миниатюре и затем к афоризму.

Вширь - это к повести, затем к роману и дальше. Сначала появляется серия рассказов, объединенных героем или сюжетом. То, что Штрыков недавно называл в статье "Большая балка": несколько вечеров подряд рассказчик повествует о некоем едином событии. При издании эта спайка рассказов логично печатается блоком, и вот получается повесть.

Пелевин развивался вширь. Рассказы - эссе - потом и повести. Повесть от рассказа отличить сложно. У них ключевой признак, что герой по ходу действия толком измениться не успевает. Ну, в повести побольше событий, побогаче декорации. Рассказ еще можно сыграть на ярмарочных подмостках, для повести надо какой-никакой, но театр с декорациями. Рассказ можно иллюстрировать вырезками из чужих фильмов, для повести надо снимать свою короткометражку.

А потом и роман?

Есть слово "рассказывать", есть выражение "повествовать", или "поведать с кафедры" - но выражения "романить с трибуны на весь зал" нет.

Можно упереться в происхождение, ведь слово "роман" заимствованное. Но мне больше нравится аналогия с порохом. Для дымного пороха компоненты просто смешиваются механически. Чтобы произвести бездымный порох, недостаточно компоненты смешать, должна произойти определенная химическая реакция.

Роман - приготовление бездымного пороха.

Иногда для романа нужно много кубиков, критическая масса. Много декораций, много сюжетных линий. Иногда много не нужно. Есть химия - это роман. Короткий? Значит, это мини-роман.

Нету химии - это большая-большая повесть.

Впрочем, продолжая ту же аналогию, дымный порох проще. Порог вхождения в повесть и уж тем более рассказ, намного ниже.

Пелевин с легкостью готовит не то, чтобы бездымный порох, но динамит, пирокислин, тротил и семтекс в любых сочетаниях, объемах и концентрациях. Все, известные лично мне, романы Пелевина, рассматривают едва ли не единственный сюжет, заданный еще при Ельцине повестями "День бульдозериста", "Затворник и Шестипалый". Сюжет полностью буддийский, и суть его - выход из мучений в колесе Сансары. Выход из прежней жизни в нечто иное. Но рассматривается сюжет в феерическом разнобразии декораций.

Герой "Дня бульдозериста" уезжает на поезде из Города. Затворник и Шестипалый бегут из птицефабрики. Герой "Желтой стрелы" наконец-то сходит с поезда, идущего бог весь куда. Герой "Чисел" добирается, наконец, до сакрального своего числа - и точно так исчезает во вспышке света, как героиня "Священной книги оборотня".

Земная жизнь есть страдание, выход из колеса перерождений суть благо.

Нельзя придраться, что Пелевин это говорит прямо. Напротив. Не жалея красок, не жалея сил, Пелевин рисует, рисует, рисует окружающий нас мир - а читатель уже сам видит знакомые контуры шашки, маузера, папахи - ба, да это Василий Иваныч. Ой, и Петька с ним, и Анка-пулеметчица, и вон Фурманов речь говорит с трибуны...

Только Чапаев здесь ученый-востоковед, несгибаемый путешественник по пустыням физическим и духовным, равно владеющий поэтикой династии Сунь и той самой шашкой с маузером. Анна - девушка из хорошей семьи, уставшая от уныния окружающего мира. Петр вовсе интеллигент, поэт, брошенный в мясорубку гражданской войны - казалось бы, классический "лишний человек" русской литературы.

Чтобы читателя совсем добить, Пелевин дает Петру говорящую фамилию. Петр Пустота, столичный молодой человек, равно чуждый Гражданской войне 1918 года - и гражданской войне 1990х годов.

Чапаев - сколько архетипов, сколько заготовок открывает в нашей культуре эта фамилия!

Чапаев - и пустота.

Или Пустота.

Книгу я до сих пор полагаю лучшей во всем творчестве Пелевина. То самое, когда "молодость и опыт успели встретиться". По сравнению с "Чапаевым" свежие романы, все эти SNUFF, KGBT+ выглядят как де Тревиль перед Д'Артаньяном. Де Тревиль великий боец, состоявшийся и достигший, освоивший этикет и интригу, предмет зависти и подражания - но герой все-таки подражающий и неопытный Д'Артаньян.

В романе "Чапаев и Пустота" игра архетипами составляет суть. Дальше Пелевин технику игры совершенствует и оттачивает, но только в "Чапаеве" он действительно играет: не оглядываясь, рискуя, неполиткорректно обдирая бока, притирает архетипы друг к другу. Никаких объяснений. Повестование ведется, как будто читатель все понял. Читатель, вдохновясь доверием автора, послушно раскрашивает одну пирамидку, как вдруг краска сама собою переливается на соседний кубик, и читатель вдруг понимает воочию: да, образы прошлого и настоящего совпадают. Скажем, и в 1918 и в 1994м есть дорогие автомобили, кокаин, оружие, кожаные куртки. Ну, если простыми словами.

Понятно, что и люди, одетые во все эти архетипы, точненько сходятся краями.

Так что поэт Пустота ментально живет в двух реальностях, причем реальность Чапаева гуще и весомее окружающей - а физически в дурке, разумеется. Не Шамбала, чать.

Потом хоровод образов притормаживает, фиксируется на одном времени-месте, и Петр Пустота завершает сюжет - как все сюжеты Пелевина, исходом вовне. Наружу. Из психбольницы, из города, из реальности. Сто раз такое видел. В "Дне бульдозериста", в "СССР Тайчшоу Чжуань", в "Жизни насекомых", и черт знает где еще. Фантасмагория кончается, сидишь и думаешь: вроде бы у Пелевина там никакой зауми. Есть и четкие пацаны в героях. Что не так - мигом покладут всех ихних повдоль евонного калидора. На каждый конкретный момент все ясно-понятно. Особенно барон Унгерн кристально излагает, хоть записывай за ним.

Но как-то нечуствительно произошла химическая реакция и вот он, бездымный порох. И сам понемногу оглядываешься, и думаешь: остановить круговорот образов - или лучше не стоит? Провалишься не туда, а глиняного пулемета у тебя ведь нет.

Можно ли назвать "Чапаев и Пустота" антироманом?

А можно ли его назвать романом?

Герой не меняется - потому что хрен поймешь, где исходное состояние Петьки, и что в нем считать изменением - но химия мощнейшая.

Родовой признак романа: все средства и достижения литературы, все приемы и уловки показывают изменение героя. Изменения психики, характера. Авторское послание в романе четко оформлено, оконтурено традицией, правилами, привычкой читателя есть сгущенку непременно из чашки, наконец.

Родовой признак антиромана: все средства и достижения литературы, все приемы и уловки действуют на читателя непосредственно. Без условностей и экивоков. Хрен с ним, с героем. Плевать на законы сюжета. Ружья со стены не выстрелили - да и пес бы с ними. Главное, читатель их увидел. Сам домыслит. Линия героини провисла? Читатель, ты же умный, возьми там с полочки годный архетип и сам додумай. Я в тебя верю, ты справишься! Завязку в экспозицию и обеих в жопу. Главное - сгущенка. Не обязательно лить ее в чашку, две дырки пробил, и пей прямо из банки. Надо стотыщ образов - будет стотыщ, и неважно, что читатель запомнит в лучшем случае пару.

Просто пара эта для каждого читателя окажется своя, неповторимая.

Правильный роман следует сюжету.

Антироман - набор для самостоятельной сборки сюжетов.

Как же в таком случае отличить хороший антироман-постмодерн от свалки кубиков без порядка и смысла?

Точно так же, как отличить хорошую книгу от плохой. Если в мире больше тех, кто считает "Чапаева и пустоту" шедевром, то это и есть шедевр. Для конкретно нашего поколения и нашей культурной общности. За потомков не расписываемся.

Собственно, то же самое относится к абсолютно любому произведению искусства.

Малевич выкатил свой "черный квадрат" в начале века и прославился только потому, что он был первым. Свежим. Новым. Что там у старичья: колористика, перспектива, оттенки? К черту! Антикартина. Антироман. Антипоэма.

Прошел практически век. Антикартина стала всего лишь одним из приемов. Теперь никого не удивишь не то, чтобы черным квадратом, но даже и красной звездой.

Так что ответ на заданный мне вопрос вот: антироманом является то, что вы считаете антироманом.

Мне вот кажется антироманом книга Пелевина "Чапаев и Пустота". Но мое мнение никоим образом не претендует на статус абсолютной (а хоть и относительной) истины.

(с) КоТ Гомель

8-12.02.2023