Жизня...

Сидели, играли, пили, жевали, 

Молчали, дышали 

и снова - жевали, 

Сновали и пили, 

Ходили- курили, 

С окурком во рту о душе- говорили. 

И снова - сидели, сидели, седели 

И пили, и ели, и ели, и пели, 

И тихо балдели, 

И много - хотели, 

И рьяно вставали, 

И сильно потели, 

Трезвея - зверели и много курили. 

Кадрили, кадрили, крутили, крутили 

И медленно плыли, 

И жилами жили 

И, в карты играя, по матушке крыли, 

И рылами рыли, и – часто - рыдая, 

Другим объясняли, что жизнь - непростая.

***

Взрослея, набираешь высоту

и смотришь вниз на прожитые годы,

как рак на дерево кипящее в цвету

и камень на закаты и восходы.

Вид с этой горки может впечатлить

и сильных духом, и слепых с рожденья.

И можно спрыгнуть, и пока летишь

ты можешь написать стихотворенье.

Как град, воткнувшись шаром ледяным

на пару сантиметров  в эту землю.

Пока он тает, мы легко парим,

высматривая точку приземленья.

Ведь смерть - последний метр между скал,

тот камень, на котором записал

в овал эмалированного дня,

в тот самый день, когда ты взял и умер,

истаял, словно линия с ладоней,

как капля света в капельке дождя,

которую мы, точно, не забудем,

подкрашивая вечность серебрянкой.

***

Пока греешь задом под кожу сделанный дер(ь)матин, 

Пока надеешься и веришь, а вдруг в самом деле выстрелит и поможет,

с трехметрового полотнища среди прогуливающих картин,

смотрит одна с прищуром в затылок и прячет в рукаве нашатырный спирт и ножик.

Хрена тут регулировать внутренний чек и мир,

оставаясь внешне определенно спокойным,

как швейцарские часы залетевшие в овечий сыр

среди посеребренных дней и ложек?

Вязы вокруг поют птичий псалом, вывязывая зеленого мотылька,

мысль человека легко превращается в кашу смыслов,

когда закапывая каплю из пустотелого бутылька,

ты любишь этот мир так, как я его ненавижу.