Роды в России, которую мы потеряли

Предлагаю вашему вниманию отрывок из книги русской этнографистки Ольги Петровны Семёновой-Тян-Шанской «Жизнь „Ивана“: очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний», посвящённый крестьянским родам и акушерству (если это можно так назвать). 

Прошу обратить внимание, что книга издана ещё в 1914-м, так что не имеет никакого отношения к советской пропаганде. 

Итак.

"Что делает женщина во время беременности

Всё. И в доме справляет всю домашнюю работу, и в поле — вяжет, полет, молотит, берет конопли, сажает или копает картофель, вплоть до самых родов.

Иные женщины рожают, не домесив хлебов. Иные родят в поле, иные в тряской телеге (почувствовав приближение родов, иные бабы торопятся доехать домой). Иная баба при начавшихся родовых схватках бежит домой, «как овчёнка»: приляжет во время схваток на землю, а как боли отпустят, опять бежит, благим матом: «как овчёнка бежит, трясется».

[...]

Роды, крестины

Иногда бабка при начале родов, для ускорения их, втаскивает родильницу в печь и там парит ее.

«Свекра» идет за бабкой. Старается выторговать у бабки что-нибудь из положенного ей вознаграждения (полагается за «принятие» младенца— ржаной хлеб, хлеб ситный, так называемый «пирог», бумажный платок в двадцать копеек и десять копеек деньгами). [Если] бабка не хочет согласиться на невыгодные для нее условия, свекровь отправляется в какую-нибудь другую деревню или в дальний конец села звать другую бабку, свою родственницу, которая возьмёт с нее дешевле. Зачастую молодая неопытная роженица мучится в это время совсем без присмотра. Хорошо, если у нее есть поблизости родная мать или сестра; эти еще иногда вступятся и не пожалеют для бабки своего хлеба.

Является бабка (зовут ее обыкновенно обиняками, чтобы никто, кроме нее, не знал о начавшихся родах, для того, чтобы легче было роженице: «Что ж это ты, бабка, обещалась поглядеть на мою корову и не идёшь?»). 

Молится: «В добрый час распростаться». Набирает в рот воды, льёт на руки, мылит их, если у хозяев есть мыло, и «свидетельствует» роженицу. Если роды медленно подвигаются вперед, обводит роженицу три раза вокруг стола. Либо призывает ее мужа и заставляет его три раза пройти между ногами стоящей роженицы. Если и это не помогает (собственно, если роды затянутся долее суток), служат молебен, открывают Царские Двери.

Для ускорения родов женщина схватывает руками брус («висит на брусе»). Если брус высоко, то к нему привязывают две покромки, и она хватается за них руками. Перед окончанием родов покромки ослабляют, так что женщина может встать на пол на колени. Иногда женщине приходится так долго висеть на брусе, что недели две после родов у нее болят руки. Случается, что младенец рождается как раз в то время, когда она висит.

Когда младенец идет «не путем», то есть вперед ногами, или согнутый, то некоторые бабки спускают роженицу с доски. Широкая доска приставляется наискосок к стене и укрепляется так. На верх доски бабка при помощи мужа кладет навзничь роженицу — головою вниз. Затем муж и бабка ее отпускают, и она быстро катится вниз головою (муж и бабка следят, чтоб она не свернулась на бок), от такого быстрого движения и некоторой встряски ребенок будто бы «выправляется» и вторично уже может пойти правильно, то есть головкой вперед.

По рождении ребенка бабка перевязывает ему пупок льном или нитками. Если долго не выходит послед, родильнице пихают в рот её косы (если косы коротки - то пальцы), чтобы она подавилась, что будто бы содействует скорейшему выхождению последа. Когда послед выйдет, бабка купает младенца и обмывает родильницу, при этом бабка иногда «расправляет» головку младенцу, придавая ей руками более округлённую форму. Поправляют и носик младенца, если он, например, приплюснутый.

Если младенец родится обмершим, дуют ему по три раза на темя, между лопатками и на подошвы ног, шлёпают по задку или откачивают, как утопленника. У богатых бабка пребывает иногда дня по три, по четыре после родов, кормясь за их столом. А у бедных ребенок уже с первого дня совсем предоставляется матери и ее уходу. Попадает в грязную люльку, где подстилкой ему служит материнская старая грязная понева. Более опрятные матери подкладывают в люльку соломку, которую меняют через день или два. Это, однако, бывает реже: «Хорошо, и на поневе полежит, не лучше других. Небось другие не подохли — выросли».

Когда молока у матери не хватает или когда оставляют ребенка одного, дают ему соску. Мать, сестра или бабка нажуют или картошки, или черного хлеба, или баранку, выплюнут в реденькую тряпку, завяжут ниткой — и соска готова. Иногда одна и та же тряпица долго употребляется, не прополаскиваясь, причем приобретает противный кислый запах. Матери на третий и на четвертый день после родов встают и принимаются за домашнюю работу, иногда даже за тяжелую — вроде замешивания хлебов и сажания их в печь. Иногда даже на другой день после родов родильница уже затапливает печь сама.

При таких условиях бабе, конечно, долго «не можется», и уход за ребенком самый плохой: он преет в грязной люльке, в мокрой пеленке, надрывается от голодного крику, пупок у него пухнет и болит — «грызь» (грыжа), как говорят бабы. Родильница, разумеется, питается все время обычной крестьянской пищей. [...]"

Думаю, после этого излишне говорить откуда в дореволюционной России бралась такая чудовищная детская смертность среди крестьян - условия для материнства даже в конце 19 века оставались примерно на уровне Средневековья. И это уже не говоря про большой голод, который случался в РИ в среднем раз в семь лет.

В общем, занятная книга, рекомендую. 

Там и про молочные реки с кисельными берегами, и про красочные пасторали сытой благополучной крестьянской жизни, и про без пяти минут фермеров, ага. А хруст французской булки стоит такой, что аж уши закладывает.

На самом деле нет, конечно. Там про беспросветную нищету (впереди ещё десятки лет выкупных платежей, спасибо Александру-"освободителю"), невежество, мракобесие, пассивность и нигилизм, порождаемое всем этим пьянство, и прочую деревенскую хтонь той эпохи. 

Два-три класса церковно-приходской - и вперёд, на поле, горбаться, пока не упадёшь. Радостно же, не? Социальных лифтов - хоть обкатайся, Российская империя - страна возможностей.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что как только повеяло концом такой "стабильности", то мужики сами, без всяких городских агитаторов, пошли играть с помещиками в разные весёлые конкурсы. То есть, вероятно, всё же не от хорошей жизни. 

Кто же их до этой жизни довёл? Ну да, сами, всё сами... Быдло-с, знаете ли!