Алкотрэш!

Эх, босожопая моя панковская юность - святые девяностые! На дворе лето, на учёбе каникулы, на работе отпуск, а я на даче. Родители мои на юге. 

Позавтракал долитым чаем. Яркое солнце лупит сквозь немытые стекла веранды. Кругом зелень, небо цвета васильков, и высокое, высокое. 

Полдень, а я ещё трезвый.  Надо бы, по такому случаю, что-нибудь дельное учинить. Подраться что ли. Потягиваюсь.  А дай, думаю, на веранде уберусь. А что, пол помою, а то неделю уже заблёванный надоело перепрыгивать. Наша хата построена по стандартному проекту: веранда, за ней две комнатушки, печка посредине, и объёмистый чердак. Вокруг дома буйно разросся салат (панку любая трава салат).  Свободно от него только картофельное поле в пол участка. Помыл пол.  Бреюсь; зеркало бы мне, а то в оставшийся осколок харя не влазит. А рожа моя полностью подходит моему прозвищу: круглая, красная и нос задранный, что твой пятак, одно слово Рыло. Ладно, теперича и окна протереть бы надо.  Тру. И тут уличная дверь распахивается и в неё вваливается, давний мой приятель Глист. Зовут его так, за общую, как бы это помягче, жизненную консистенцию. Это длинный тощий субъект, обряженный в пиджак на голое тело, клетчатые штаны и высоченные гады[1]. Ноги его по колено покрыты жидкой грязью. И этими самыми ногами этот нехороший человек прётся, прямо по свежевымытому полу.  

- Хайль, Рыло! - орёт он размахивая руками, словно мельница. 

- …! – возмутился я.

- Да не … я ж не специально –  он оседает на пол. Глист трезв как стекло. Это у него манера такая, общаться лёжа на полу.

- …! – не одобрил я его поведение.

- Слышь, Рыло, Кривой где-то канистру самогона добыл - мечтательно говорит он. 

- …? – впервые за три дня.  А жить на даче трезвым я считаю недопустимым!

- Где обычно,  эх жаль мы всю твою картошку пропили, а то и закусить-то нечем. Жрать хочется, аж брюхо сводит - гнуснее Глист. 

-...- выгоняю я его из дома. Пол-то теперь перемывать. 

- Забей, здесь поспим, а вечером к Кривому.

- … – я бескомпромиссен.

Перемыл пол, дотёр стёкла, а Глист, на солнце развалился, греется. И где он только в такую засуху грязь-то нашёл?  Если его не тормошить, он так и будет валяться на одном месте пока пролежни не появиться. Папаша его покойник, лениться ему не давал, а теперь…  

Помыл я посуду, расставил всё по местам. Чистота неописуемая хоть свидание назначай. Глянул в комнату и… Не,  лучше я дверь закрою!  

Поспать бы, а то до вечера далеко, а воровать яблоки днём как-то неприлично. Соседей дома нет, вот, и поживимся.  Много, конечно, не унесём, зелёные. Не вкусно, а ещё понос. Зову Глиста в дом. Только чтоб ноги перед этим помыл, а то заставлю в окно лезть. Он их сволочь такая, прямо вместе с гадами отдраил. Повалились спать в комнате.

Просыпаемся, солнце уже село. Эх, тяжела наша жизнь, не хочется дрянь всякую пить, а надо. Пошли до хаты Кривова. Дороги в нашем садоводстве замечательные – полоса засохшей грязи с двумя колеями по колено, да то тут, то там куцые кустики дохлой лебеды. По пути нарвали яблок, деревья-то у соседей стоят возле самого забора. Заценили – мало того, что дубовые, ещё и кислые, как моя рожа на экзамене. 

Кривой субъект, прямо скажем, небезынтересный: учился в дорогой частной школе, ходил на все существующие кружки, поступил в понтовый ВУЗ (мой медицинский ему не чета), его тряпки стоят дороже моей дачи, всё это не мешает ему панковать по-чёрному. Он однажды нас тормозную жидкость пить учил (теоретически), говорит: «что твой Синебрюхов, такая же отрава». На даче он носит бессменные джинсы, клетчатую рубаху и кроссовки которые уже третий год с голоду помирают. В сущности, родителям на него просто наплевать лишь бы не пил, да жить не мешал.

Пришли. Он дома обретается, это перямо целый дворец, а не дача. Ему где-то Бог послал десятилитровую канистру спирту. Очень даже ничего – приличный. Литр колодезной водой разбавим, яблоками закусим.  Эх, мы теперь с этой канистры неделю не просохнем. 

Надо бы на запивку чего взять, у нас правда разве что на колозвончик хватит. А это штука такая: никогда не понятно где кончается водка и начинается колозвончик. Так что придётся обойтись.

Пьём мы в заброшенном доме, место это милейшее: сруб, с выбитыми окнами и дверью, над головой крыша вокруг брошенные участки, ни души. Залезли, а Кривой и говорит ему надо девчонок встретить. Ну, какие девчонки – водка стынет. Сходил, привёл двух цивильного вида девиц. Что им тут надо-то, а? Выпили по первой. Они конечно не будут. Между первой и второй наливай ещё одну. Не пьёте и не надо. 

Алкоголь развязал Кривому язык, он давай рассказывать, как  с гопниками дрался, про два месяца в больнице он, правда, умолчал.  Пьём дальше, девушки изволили по первой, Кривой гнёт своё, они с непривычки верят – он у нас мужчина хоть куда: высокий, сильный, курчавый, богатый (если родители чего дадут). Кривой хвастается своим вузом, своими родителями, своими драками, своей силой, своими друзьями, включая нас, даже своими сексуальными возможностями, что вызывает основной интерес девушек. И тут в разговор вешается Глист:

- Вы его, девушки, простите за враньё.

- Чо, да я…

- … - в армии всегда так говорят.

- Вы простите нас, что мы такие пьяные – в глазах Глиста появляются крокодильи слёзы, и дальше его несёт извиняться.  

Глист искренне уверен в своей подлости, неполноценности и слабости, ничего протрезвеет, пройдёт. Бывает, его на философию тянет, вот тогда тушите свет. Извиняется он решительно за всё происходящее вокруг,  ещё немного и он обвинит себя в убийстве президента Кеннеди. Говорит он долго, путано, и наполуслове падает под стол. Мы с Кривым залпом допиваем остатки. Кривой незамедлительно следует примеру Глиста. Я благодаря пресловутому  пузу, очень устойчив к алкоголю. Девушки ошалело смотрят на меня.

- А что, сексу не будет? – и тут падаю под стол я. 

[1] Ботинки с высоким берцем