И в дождь, и в снег, и в бурю...

Новый сильный порыв ветра с воем натянул бизань,  вырвал бизань-шкоты из рук матросов и повалил их на палубу.  Бизань-мачта при этом так прогнулась, что Хосе видел, как провис  бизань-штаг. Галеон в очередной раз зарылся носом в воду и матросы, не  успевшие встать, покатились по палубе, цепляясь за леера.

«Неужели я сдамся Бискайскому заливу, уступлю грозе и сойду с курса сейчас, когда паруса наполняет полный бакштаг?»,  — взглянув в осветившееся новой молнией, грохотавшее раскатами грома  небо, Хосе всем своим естеством воспротивился мысли признать себя  побеждённым.

— Нечего лезть ко мне со  своими советами, если я их не спрашиваю! — начал он гневно, всё более  раздражаясь, но приказать Диего и Пабло заткнуться и вернуться на свои  места не успел — в почти добела осветлённом молнией небе он увидел  Марту. Она смотрела прямо в глаза мужу, прижимая к груди их малышку  Луису. Лик жены был подобен Богородице, но глаза заливали слёзы.

Видение явилось лишь на мгновение, однако это мгновение показалось Хосе вечностью.

Раскат  грома вывел его из забытья. Он подался вперёд, вдавливая грудь в  планшир, но после вспышки молнии опустевшее небо казалось ещё чернее,  чем было раньше, и ещё более зловещим.

Воспоминания, вызванные  видением, всплыли в возбуждённом сознании. Он словно вернулся на три  года назад и вновь оказался в одном из трактиров Санта-Марты, куда зашёл  перекусить. Семнадцатилетняя дочь трактирщика, подавая пиво, блеснула  тёмными, как жаренные кофейные зёрна, глазами, одарила щедрого  посетителя лучезарной улыбкой, показав при этом чудные ямочки на смуглых  пухленьких щёчках, и пронзила душу неведомым ранее чувством. Вспомнил  он и то, как моряки подсмеивались над ним, бравым капитаном, не  поддавшимся ни карибским пиратам, ни штормам, но робевшим перед  пленившей его сердце и мысли девушкой. Да и мог ли он забыть, как  изнемогая от любви, восемь долгих месяцев добивался взаимности от  неприступной красавицы?

Мысли перенесли его к трактиру в  Санта-Марте под окно любимой. Он снова пел серенаду и впивался глазами в  удивлённое лицо девушки, сменившееся её восхитительной зовущей улыбкой и  вздымавшейся под тонкой сорочкой грудью… Хосе снова ощутил ту волну  счастья, что накрыла его при первом поцелуе, и в смеси запахов соли и  водорослей, швыряемых в лицо ветром, ему почудился почти забытый аромат  дешёвых духов, показавшихся в тот момент, когда он наконец-то прижал к  себе горячее гибкое тело любимой, благоуханием райского сада...

Промелькнул  и тот душный дождливый день, когда взбешённый трактирщик, мечтавший,  что его красавица Марта соблазнит какого-нибудь идальго, узнав о её  связи с небогатым владельцем старого торгового галеона, вынужден был  согласиться на их брак. И тут же память услужливо предложила следующую  картину: залитое солнцем утро и восторг молодой жены, вступивший в дом  мужа на тихой улочке Санто-Доминго. А затем был полный тревог вечер,  когда он с замиранием сердца прислушивался к её крикам за дверью и вдруг  услышал заливистый плач младенца. И в следующий миг Хосе уже был на  пирсе Санто-Доминго, вновь ощутил на губах прощальный поцелуй жены, её  упругое, горячее тело, крепко прижавшееся к нему, запах тяжёлых чёрных  кос, уложенных кольцами вокруг головы под чёрной мантильей, полные  мольбы большие глаза цвета чоколате и нежный голос, шепчущий в самое  ухо: «Милый, поклянись мне, что ты вернёшься!». И то, как он отвечал,  страстно целуя её лицо: «Клянусь святой Анной и дочерью её Марией, что я  вернусь! Обязательно вернусь, любимая! Нет такой силы, которая могла бы  навечно отдалить меня от тебя!»...