Огонь и серен, серен и огонь

– начало здесь –

     – Вил, трясины тьмы, почему ты такой идиот?!

     Она обхватила ладонями его щёки, толкая на подушки, и поцеловала сильно и глубоко, почти яростно… и как вышло, что дальше она оказалась лежащей на нём, а потом уже он глядел сверху вниз на её лицо и продолжал поцелуй с тем же напором и страстью, а их одежда разлетелась по комнате, он едва ли осознавал. Самообладания ему хватило лишь на то, чтобы коснуться первого слоя и ощущать её чувства оттуда, привставая и наклоняясь над нею, ловя ритм движений и биения сердца, мягко убирая её боль и играя на обнажённом теле девушки, как на минеле: властно, нежно, неистово. Кто-то из них стонал, кто-то смеялся; голоса сплетались так же, как они сами, взлетая и опадая невесомой вязью шёпота, смеха, кружев. Теперь её лицо над ним, зелень изумрудов и искры огня, каштановые волосы с ароматом трав и ветра рассыпаются по его влажным плечам, груди, скользят по его губам и он ловит их, прикусывая пряди, а она вся – как пламя костра в его руках, пойманный, но не пленённый вихрь звёздного ветра, как воистину великая тайна.

     Дверь отворилась бесшумно, и Вил не сразу осознал, что больше они двое в комнате не одни. И на них, раздетых, в позе откровенней некуда посреди развороченной постели, смотрит Энтис.

     – – –

     Вил застыл. На губах Аль играла сонная озорная улыбка. Энтис подошвой сапога прикрыл за собой дверь — обе руки у него были заняты заставленным подносом — и со смешком спросил:

     — Вы забыли, что дверь изнутри запирается? А вдруг бы мою просьбу вас не тревожить, потому что Вил после орденских трав должен спать, кто-то не услышал?

     — Ну сунулся бы и вышел быстренько, — зевнула девушка. — Ничего страшного. А ты за мной? Надо вставать?

     — Не надо. Я сказал, что ты ночью ухаживала за Вилом и теперь отдыхаешь. Вечером я зайду, когда настанет время для песен. Запереть вас снаружи? Чтобы не стучаться.

     — Да-а, — протянула Аль, по-кошачьи уютно сворачиваясь на разворошённой постели и утыкаясь носом в  шею Вила — совершенно утратившего дар речи. Он смог лишь укутать её одеялом, но глянуть в лицо другу никак не получалось. А тот, всем видом и мелодиями кружев излучая абсолютное спокойствие, налил в чашку шин и оперся коленом на край кровати:

     — Вот, выпей. Тебе полезно. Этот повкуснее прошлого. И когда приду, кувшин должен быть пустой, я же всех убеждаю, что лечу тебя по орденским тайным рецептам.

     — Почему тайным? — выдавил Вил, всё-таки собравшись с силами и встречаясь с другом глазами — и теряясь, и радуясь от того, что вместо гнева и осуждения чувствует искрящийся в глубине, пузырьками игристого сидра и плеском летних ручьёв, весёлый смех.

     — А как же. Рецепты Ордена должны быть очень древними и тайными! Чтобы я не просто ими поделился, а выдал фамильное драгоценное сокровище в знак великой благодарности.

     — Поймут ведь, — Вил потянулся к чашке одной рукой, так как на второй лежала Аль, но Энт заботливо поднёс до краёв полный сосуд прямо к его губам:

     — Осторожно, горячий. Нравится? Секретный рецепт включал тиск. Капельку, наглеть я побоялся, на нас и так уж извели целую бутылку ариты. А поймут, и что? Травы всюду одинаковые, в Тени и снаружи. Все эти секреты — лишь в пропорциях и способах смешивания. Пусть знают, мне не жалко.

     — Так это вправду лекарство? — шин оказался внезапно густым, медовой сладостью и горчинкой тиска обволакивающим язык и горло. Вил подумал, какой вкус будет у его губ, и вспыхнул, понимая, что и она, наблюдая за ним, думает то же самое.

     — Конечно. Ты четыре дня пролежал без сознания, тебе оно необходимо. Тем более, скоро нам придётся отсюда убираться, на это потребуются силы.

     Вил встрепенулся, сам не зная, начинать ли спрашивать, спорить, настаивать… но рука Аль, обнимая, ласково потянула его назад, и он откинулся на подушку, слабо улыбаясь — с облегчением и смущением поровну.

     — Поспите хоть немножко, — искорки смеха всё же вырвались наружу и блестели в серых глазах его Рыцаря… его эт’серен, что бы это ни означало. — Аль, поздравляю. И кто же теперь прав всегда, и кто иногда ошибается?

     И не дожидаясь ответа, встал и устремился к двери. Аль тихо рассмеялась вслед, совсем растерявшийся Вил едва прикусил язык, чтоб не уточнить, но друг уже вышел и щёлкнул ключом, запирая их. А в мыслях звучало ясно и тепло: «Я очень рад, ми эрин, очень-очень рад».

     Он не ожидал, что сумеет заснуть сейчас, с нею рядом; но видно, крепкого тиска в напиток подлили всё-таки побольше капельки — уже далеко за полдень Вила разбудили солнечные лучи, ослепительно бьющие прямо в глаза. А плечо Аль оказалось прямо у его губ, так что не поцеловать было невозможно: едва касаясь, а потом с внезапной страстью, захватывая зубами и не в силах оторваться… дальше их рты встретились, и теперь это она его целовала столь же самозабвенно и беспощадно, и смех вновь плясал в её взгляде, пока Вил не закрыл её глаза губами, наконец-то пробуя вкус её ресниц. И время закончилось… стало неважным, как и солнце, вскоре спрятанное облаками, как и смутно слышимый шум дождя и далёкая вспышка молнии — впрочем, молнии сверкали в его кружевах непрестанно, и была ли гроза взаправду, он не мог сказать, да и какая разница. Они никак не могли друг друга отпустить, остановиться — и что ощущали их тела, а что кружева, тоже не понимали. Что чувствует он, а что ловит в её мелодиях, кто пылает в страсти второго или оба они равны в этом пожаре — и кто смотрит сверху, кто снизу, а через миг всё меняется, его ладони скользят по её влажной от пота коже, потом её волосы падают на его лицо, а затем оба лежат, прижавшись, не в силах шевельнуться, сплетясь руками, ногами, узорами кружев. И золото молний тускнеет, тает вдали, а они двое остаются — уже не двое, нет, уже одно.

     Полусон окутал тоже обоих одновременно, и так Вил мог бы лежать бесконечно — обнимая, спрятавшись от мира в прядях её волос, отдавшись грёзам и дремотному наслаждению; но пришёл Энт за флейтой, минелой и певицей, и оставшись один, Вил едва осознавал, не было ли и всё это грёзой… и хотел оказаться в ней снова — так, как никогда и ничего ещё не хотел.

     Его вернули в реальность поцелуем, и за окном сияли звёзды. Кажется, тут был и Энт, и Вил смутно подумал, что надо бы поговорить всем вместе о планах и о серен, но здравый смысл потонул во вкусе её губ. Они пили что-то горячее из одной широкой чаши, бульон или шин, Вил не различал — главное, он касался края чаши там же, где только что касалась она. О чём-то потом они шептались, спрятавшись от звёзд и спящего Энта под одеялом, но сами не могли бы сказать, о чём — лаская словами, пока не могли отдаться иным ласкам. А едва ключ чуть слышно щёлкнул в замке, всё началось сначала — её талия в его ладонях и откинутая голова, подставляющая шею его рту, её губы и руки, порхающие по его телу; его длинные волосы чёрной сетью струятся по её белой коже и тонкие пальцы запутываются в них, стремясь то ли оттолкнуть, то ли удержать; стоны, мольбы и смех. Потом он не мог сказать, прошёл так день, два, а может, лишь несколько часов до рассвета — и если Энт появлялся и выходил, то стремительно и неслышно, как тень.

– продолжение здесь –

      Проклятие Звёздного Тигра. Том I – Путь Круга