Слово Мастеру: Хуан Хосе Арреола (21 сентября 1918 — 3 декабря 2001)
Автор: Анастасия Ладанаускене
Juan José Arreola Zúñiga
Классик мексиканской литературы
Цитаты
Я родился в 1918 году, среди смертей бушующей «испанки», в день апостола Матфея и Пречистой Ифигении, среди кур, свиней, индюшек, коз, коров, ослов и лошадей. Первые шаги я совершил в сопровождении чёрного барашка, пришедшего со скотного двора. Здесь истоки той неизбывной маеты, что отложилась невротическим расстройством на жизни моей и жизни моей семьи, и уж не знаю, к счастью или нет, не разрешилась ни разу эпилепсией или безумием. Этот чёрный агнец преследует меня всю жизнь, мои шаги неровны — это неуверенная поступь неандертальца, преследуемого мифологическим чудовищем.
Как большинство детей, я тоже ходил в школу. Но долго я не смог учиться по причинам, которые, хоть и важны, мне недосуг рассказывать: в ту пору разгорелось восстание «кристерос», ввергнувшее нас в хаос. Были закрыты церкви и религиозные колехио; я же, племянник святых отцов и инокинь, не должен был переступать порога обычной школы, не то бы превратился в безбожника и нечестивца. Тогда отец мой, который славился умением находить пути из тупиковых ситуаций, не стал мудрить: он не отдал меня в духовное училище и не отправил в проправительственную школу, а попросту послал работать. И вот так двенадцати годов от роду я стал учеником дона Хосе Мариа Сильвы, владельца переплётной мастерской, откуда перешёл работать в книгопечатню. Отсюда берёт начало моя великая любовь ко всякой книге — в ней я вижу плод ручной работы. Другая моя страсть — к тому, что в книгах, — зародилась раньше стараниями школьного учителя Хосе Эрнесто Асевеса, которому я навек признателен: он мне открыл, что в мире есть поэты, а не одни только торговцы, крестьяне или мастеровые. Здесь я должен внести ясность: мой отец, а он знает всё на свете, был торговцем, мастеровым и земледельцем (всем понемногу), но ни в чём не состоялся — он в душе поэт.
Итак, все знают: я — самоучка. Но в свои двенадцать лет и в Сапотлане я прочитал Бодлера, Уолта Уитмена и всех, кому обязан складом письма: Папини, Марселя Швоба, ещё полсотни писателей не столь известных... И вслушивался в песни и в народные реченья и восхищался говором простых селян.
С 1930-го по сию пору я переменил десятка два различнейших занятий и профессий... Я служил бродячим разносчиком товара, сборщиком налогов, носильщиком и журналистом, типографом, комедиантом и хлебопёком. Да мало ль кем ещё.
Но было бы несправедливым не вспомнить человека, который придал моей жизни новый смысл. Прошло двадцать пять лет с того момента, как Луи Жуве забрал меня с собой в Париж из Гвадалахары. Всё было сном, который невозможно воскресить: там, на подмостках «Комеди Франсез», я представал галерником, рабом Антония и Клеопатры, покорствуя Жану Луи Барро и Мари Бель.
По возвращении из Франции я стал работать в издательстве «Фондо де культура экономика», куда меня определил мой добрый друг Антонио Алаторре, выдав за филолога и эрудита. После трёх лет, прошедших в правке корректур, чтении переводов и рукописей, я и сам подался в писатели (первый вариант «Инвенций» появился в 1949-м).
И последнее меланхоличное признание. Я не сумел стать профессиональным литератором — мне было некогда. Но всю жизнь я отдал тому, чтобы любить литературу. Я люблю язык более всего на свете и преклоняюсь перед теми, кто сумел вдохнуть душу в слово, от пророка Исайи до Франца Кафки. Я почти не знаю современной литературы. Я живу в окружении благожелательных теней классиков, которые лелеют мои писательские грёзы. Но вокруг себя я собираю молодёжь — будущее мексиканской литературы; на них я возлагаю то, что сам не смог поднять. Для этого я каждый день им открываю, что мне было дано познать в часы, когда моими устами завладевал другой — тот, кто однажды мне явился неопалимой купиною.
Микрорассказ из сборника «Просодия» (1959)
Лэ* Аристотеля
На зелёном лугу танцует муза Аристотеля. Время от времени старый философ поворачивает голову и, любуясь перламутровым телом девы, на мгновение застывает. Свиток папируса с шумом падает на пол из расслабленных рук, а разгорячённая кровь стремительно бежит по жилам хилого тела. Посреди луга муза продолжает свой танец, и на глазах у Аристотеля складывается сложный узор линий и ритмов.
Аристотелю представляется тело той девушки, рабыни из Эстахиры, которую он не смог купить. Он вспоминает, что с тех пор ни одной женщине не удалось смутить его разум. Но сейчас, когда спина сгибается под тяжестью лет, а в глазах постепенно меркнет свет, приходит, чтобы лишить его покоя, муза Гармония. Напрасно пытается он отгородиться от её красоты стеной бесстрастных рассуждений; она возвращается и снова начинает свой невесомый пламенный танец.
Аристотель закрывает окно и возжигает масляную лампаду: безрезультатно. Гармония продолжает танцевать в его разгорячённой голове и возмущает спокойное течение мыслей, которые, словно откатывающиеся волны, то сверкают на солнце, то погружаются во мрак.
Слова, которые он пишет, теряют привычную тяжеловесность диалектической прозы и перестраиваются в звонкие ямбы. На крыльях призрачного ветра к нему спешат из забвения юношеские речи, полные крепкого аромата полей.
Аристотель оставляет работу и выходит в сад, раскрытый, словно огромный цветок в весеннем великолепии дня. Он глубоко вдыхает запах роз и утренней росой омывает дряблое лицо.
Перед ним танцует муза Гармония, создавая и тут же изменяя бесконечный узор, этот лабиринт ускользающих форм, в котором теряется человеческий разум. Внезапно, с неожиданной легкостью, Аристотель бросается за девушкой, а она, едва касаясь земли, убегает и скрывается в роще.
Пристыженный и утомлённый, философ возвращается в свою келью. Опускает голову на руки и в тишине оплакивает утрату юношеского дара.
Снова посмотрев в окно, он видит музу, возобновившую прерванный танец. Тогда Аристотель решает написать трактат против танца Гармонии, в котором разберёт по косточкам все его ритмы и позы. Униженный, соглашается он, как на неизбежное условие, на стихотворную форму и переносит на бумагу свой шедевр «О Гармонии», сгоревший в костре Омара**.
Пока он работал, муза танцевала. Когда же он закончил последний стих, видение растаяло, и душа философа навсегда расслабилась, освободившись от острых уколов красоты.
Но однажды ночью Аристотелю приснилось, будто он на четвереньках скачет по весеннему лугу, а муза, сидя верхом, погоняет его. Утром он предварил готовое сочинение такими строками:
«Мои стихи нескладны и неуклюжи, словно поступь осла. Но погоняет их Гармония».
_____
* Лэ — повествовательные либо лирические стихотворения, распространенные во французской и английской поэзии в XII—XIII веках.
** Омар (591-644) — халиф, один из виднейших сподвижников Мухаммеда. При Омаре арабы завоевали значительные территории в Азии и Африке; была захвачена Александрия и сожжена Александрийская библиотека.
***
***