Как я придумывал чужой язык
Автор: Вадим СкумбриевСобственно, никакого языка я не придумал, только зачатки, достаточные для демонстрации его в книге, но мысли и выводы показались мне довольно любопытными — ими и делюсь.
Речь идёт о вселенной Департамента Контроля Реальности. В первой книге языки только упоминались, а вот во второй уже было полноценное описание основ морфологии единственного живого языка мира L5. Вот оно (в книге чужие слова выделены курсивом, здесь я использовал жирный шрифт):
Ещё через два дня уже без помощи Ровены я нашёл закономерности в морфологии её языка, и обучение ускорилось до предела. Более того, я искренне не понимал, как не нашёл их раньше. Ларчик просто открывался: уникальных слов в островной речи было не так уж много, большинство же складывались путём составления, как в немецком, но с большим фанатизмом. Например, частица эр означала признак «металлический», ам — «каменный», а слово уно — «твёрдый однородный материал». Соответственно, эрруно значило «металл», а амуно — «камень», причём именно в значении камня как вещества, тогда как для булыжника имелось слово амтак. Ракс — это топор, эрракс — томагавк, амракс — каменный топор. Песок обозначался словом фат, тогда амфат — кремень, амфатракс — кремнёвый топор, а фатуно — стекло. Мой нож Ровена поименовала как эркин.
Из-за этого язык звучал как-то грубо, но, в общем, можно привыкнуть.
Тут я задумался. Если эти ребята знают, что кремень, песок и стекло — это всё один и тот же диоксид кремния в разных формах, и это отражено в языке на таком элементарном уровне, сомнения в его естественном происхождении явно небеспочвенны. Вместе с тем создали его отнюдь не вчера: например, до «амфатракса» я дошёл уже своим умом, а Ровена подтвердила, что когда-то так действительно называли кремнёвые топоры. Теперь же топоры из любого камня назывались просто фатракс — налицо явная тенденция к упрощению. Если требовалось отличить их друг от друга, то кремнёвый именовался «жёлтым фатраксом», а обсидиановый — «чёрным», что шло вразрез с искусственными правилами.
Сейчас идея такого составного языка кажется мне довольно надуманной, впрочем, уже тогда я указал на тенденции - язык, полностью выстроенный по таким правилам, оказывается слишком громоздким. Немцам, впрочем, не мешает.
Была там и такая штука:
Узнал я также и что такое нотрикс. Аналогов в русском или английском языке ему не нашлось: это, как выяснилось, было не просто приветствие, а предложение перейти к разговору или делу. Бросать «Нотрикс!» знакомому соседу при мимолётной встрече на улице считалось очень невежливым, для этого имелось другое слово. Именно поэтому, например, смертельно раненный «сатанист» приветствовал меня так: он показывал, что хочет поговорить.
Аналоги мне неизвестны.
Как оказалось, выдумать грамматику и синтаксис языка несложно, особенно если передирать с реальных языков - а там на самом деле прорва интересных вариантов, начиная от мутации согласных в кельтских языках и заканчивая обилием артиклей в итальянском, и это я только индоевропейские языки ещё беру. Куда сложнее насытить словарную базу, ухитрившись при этом сохранить лексическую однородность. В современных языках очень много заимствований. Они, конечно, притираются, меняют звучание в зависимости от того, как удобно носителям, но звучат всё равно по-другому. Мы просто привыкли к этому. Много ли вы найдёте в тексте этой статьи исконно русских слов? Не особо. А некоторые слова и вовсе пришли в русский язык такими путями, что угадать изначальное происхождение становится почти нереально.
Вот, например, шоколад. Слово это пришло ни много ни мало из науатля. Я знаю, как звучит науатль, и слышен ли он в "шоколаде"? Да не особо. То ли дело "чоколатль". Да?
Ну да ладно. Суть в том, что это не вызывает недоумения у человека в случае реального языка. Слова либо притёрлись, как "шоколад", либо в целом привычны. Скажем, некоторые - особенно термины - вообще почти в любом языке одинаковы, потому что попали туда из латыни и греческого. А вот если неоднородность возникнет в придуманном языке, это уже окажет эффект: возникнет вопрос, а какого хрена?
Вот послушать дотракийский или клингонский. Слова там звучат если не совсем похоже, то в одном, так сказать, ключе, как в чистом японском без джаплиша. Или в литовском - там силён языковой пуризм, так что слова не заимствуют, а придумывают для понятий новые сочетания на основе существующих корней. Ну, как если бы компьютер у нас звали "вычислителем", а автомобиль - самобеглой телегой.
Причина тут в том, что читателю становится виден очень небольшая область лексики - даже не часть айсберга, а самая его вершина. При этом знакомых слов нет вовсе. Читатель не знает и не поймёт, где там заимствования, а где нет. И, выходит, в искусственных языках для художественного произведения приходится следовать пуризму.
Сейчас я придумываю лексику для языка города в мире L8, и волей-неволей следую именно этой закономерности. Язык получается шипяще-рычащим, и это меня не устраивает. Приходится думать.
Как-то так.