Мемуары немецкого врача-убийцы: цитаты

Прочитав заголовок можно подумать о том, что мемуары принадлежат кому-то навроде доктора Менгеле. На деле же наш врач убивал и калечил самих немецких солдат, притом не потому-что был по природе маньяком, а по тупости.

Речь о Хансе Киллиане, враче-консультанте армейского звена в Вермахте. “По совету проверенных камрадов” я прочитал мемуары сего индивида, изданные, кто бы мог подумать, Центрполиграфом.

Прочитав их, я настолько впечатлился, что даже написал для своих товарищей своеобразный “пересказ” в виде цитат с комментариями, и указаниями на недостатки немецкой медслужбы.  Приступим.

“На носилках лежит светловолосый парень. Его тело перетянуто ремнями, чтобы не свалился. Мне в глаза бросается то, что руки вытянуты не над ремнями, как обычно, а под ними. Голову с обеих сторон поддерживают подушки. Доктор Генрих хватает прикрепленную к раненому карточку. С его уст не слетает ни слова, на лице никаких эмоций. Молча он протягивает мне окровавленный клочок бумаги. Я разбираю: «Франц Мюльбах, 20 лет, рядовой мотопехоты, ранен утром… — го числа и т. д. Стреляное ранение шейного отдела позвоночника»…

Он кивает, и мы оба думаем об одном и том же: повреждение спинного мозга в области пятого и шестого шейных позвонков. Паралич всех четырех конечностей, грудных и брюшных мышц, а значит, и паралич мочевого пузыря и прямой кишки...

— Доктор, теперь ваша очередь, а потом — немедленно в операционную. Открывайте зал и освобождайте место.

Доктор Генрих разворачивается, с изумлением воззрившись на меня:

— Вы имеете в виду, что я должен его оперировать, господин профессор? То есть здесь, в полевых условиях, провести операцию на позвоночнике, открыть канал спинного мозга?...

Доктор Генрих по-прежнему сомневается в правильности моего решения. Он старается успокоиться, однако сам не хочет оперировать. Пусть я проведу операцию — случай как раз для хирурга-консультанта. А они с доктором Бауэром будут мне ассистировать.”

Дело, если что, происходит в полевом госпитале, который, напоминаю, находился в глубоких дивизионных тылах - в 25-30 км от линии фронта. И на этом, довольно глубоком этапе эвакуации немецкие врачи всё ещё сомневаются, стоит ли им оперировать раненого? Возможно, подобные операции (будут удалять позвонок для предотвращения сдавливания спинного мозга - это называется ламинэктомия) действительно так трудны, что даже в госпитале никак нельзя их провести? Проверим - вот отрывок из “Военно-санитарного справочника”, касающийся объема помощи на дивизионном медпункте (предыдущий этап эвакуации).

Ого, оказывается операции на позвоночнике, в т.ч. ламинэктомия делались и на ДМП - пускай и не всегда. В остальных случаях она проводилась в войсковом подвижном госпитале, примерно на том же этапе эвакуации, где сейчас морщат жопу немцы, в попытках понять - что же им делать. Почему заглянуть в нормативные документы и понять, что им сейчас делать - это не вариант, мы узнаем чуть позже.

Субординация в медслужбе вермахта конечно тоже та ещё: не хочешь делать операцию - ну и не надо, хрен с тобой.

“- Попросите, пожалуйста, чтобы сделали рентгеновские снимки шейных позвонков в двух плоскостях.

Оба врача растерянно смотрят на меня.

- Но мы не можем. У нас нет рентгеновского аппарата. И генератора электрического тока тоже нет.

- Что?! Нет полевого рентгенаппарата? И как же вы собираетесь узнавать, в каком месте, насколько глубоко застряла пуля или осколок снаряда, где находится зона повреждения, как правильно соединить кость? — Я вне себя от ярости.

Тут коллеги сообщают, что лишь немногие подразделения медицинской службы снабжены рентгеновским оборудованием. Во время похода на Францию тоже мало кто имел рентгеновские трубки и генераторы. По причине молниеносной войны перед наступлением было приказано оставить весь тяжелый багаж, включая рентгеновские аппараты. В то же время ветеринарные лазареты были полностью укомплектованы генераторами для обеспечения света, операционной техникой и рентгеновскими аппаратами. Ведь тут дело касалось конного состава…

- Что с освещением, есть ли у нас хотя бы приличная бестеневая лампа?

Доктор Генрих пожимает плечами. Насколько ему известно, лишь немногие недавно сформированные подразделения медицинской службы имеют в своем снаряжении транспортируемые бестеневые лампы. Для сложных случаев они каждый раз используют саперный прожектор, закрепляя его на треножной подставке.

- Так уж и быть, на этот раз опять воспользуемся прожектором.

Дренажного прибора, который значительно облегчил бы операцию, у нас, конечно, тоже нет.”

Оснащенность немецких медиков - это настоящий цирк. У них даже не получится сослаться на бедность - всё необходимое-то есть, только находится оно не в госпитале, а где-то в обозах; в отсутствии оснащения госпиталей виновата их собственная тупость. 

Кроме того, оставить практически всё необходимое оборудование, вплоть до ламп в тылу, чтобы войска могли двигаться вперёд, но при этом тащить всё тоже самое для ветеринаров - это настоящая шизофрения. Теперь начинаешь понимать метафору о “гидре фашизма” - голов, ответственных за принятие решений в вермахте явно было многовато.

Возвращаюсь к операции. Её проводят уже ночью, в то время как, напоминаю, ранен арийский зольдат был утром - т.е. прошло уже больше 12 часов. Напоминаю, что в нашем ДМП по нормативу необходимо не просто доставлять, а уже оказывать помощь не далее как в 6-8 часах после ранения - таким образом, немцы потеряли полдня, таская раненого по дорогам и усугубляя его состояние. В результате - “факир был пьян, фокус не удался”, пациент помер. Немцы оправдываются тем, что раненого бы спасти всё равно не удалось - больно тяжелы были повреждения.

То чувство, когда даже в Вархаммере (!!!) квартирмейстеры с Крига (!!!) поступают гуманнее чем реальные немецкие врачи - сразу “возвращая к Императору” тяжёлых раненых, вместо того чтобы тащить их множество часов по ухабам, чтобы потом всё равно помереть - но уже на операционном столе.

“Невыносимый зной, ночные мучения с клопами, густые тучи навозных мух — вот чем вспоминаются дни, проведенные в Даугавпилсе. Мучения для нас, адская пытка для беспомощных раненых и больных. Мухи облепляют все неприкрытые участки тела, лезут в лицо, глаза, нос, падают к нам в тарелки. Кто знает, может, перед этим они ползали по трупам или возились в грязи.

В таких условиях, какие защитные меры ни принимай, не приходится ждать ничего хорошего. Дело кончается массовой диареей, сопровождающейся лихорадкой. Затем у некоторых болезнь перерастает в хроническую, мучительную дизентерию с кровавым поносом.

Итак, уже в Даугавпилсе начинается изнурительная череда приступов кишечной колики с рвотными позывами и кровотечениями, что очень скоро приводит к истощению наших людей. Болезнь не щадит никого. Самое невыносимое и мучительное состояние для хирурга — это когда приступ начинается во время операции. Нам не остается ничего другого, как соорудить прямо по соседству с операционной туалет, куда можно сбежать, если внезапно подступают боли и спазмы кишечника. Каждый раз во время этих отвратительных перерывов грубо нарушаются правила асептики.”

С самого начала войны немцы умудряются провалить антиэпидемиологические меры и получают массовые заболевания дезинтерией - в том числе, кстати, и из-за отвратительного обеспечечения вакцинацией от оной. Чего уж там - даже сами врачи болеют поголовно. Чего уж удивляться, что эти же суки в халатах “пролюбят” и другие эпидемии в последующие годы войны, как ту же описанную Бергом эпидемию туляремии под Сталинградом.

Кстати, подумалось - а не скрывается ли причина “бесконечных людских резервов” СССР не только в преувеличении немцами наших потерь, но и в том, что к оценке возвращения раненых в строй немцы подходили к нам в лучшем случае со своей меркой - т.е. считали, что в строй из них вернутся от силы 47% выбывших по ранению, в то время как наши возвращали более трёх четвертей от этого числа? В итоге, даже при формально верно оцененых потерях, напр. 100 убитых и 300 раненых, наши в итоге получали не 140-145 человек, как оценивали немцы, а около 230, в полтора раза больше.