Расколъ, часть 5: боксъ по перепискѣ, отправка делегатовъ, раскрытiе шпiоновъ.

По полученiи заявленiя Никона о требованiи надъ собою Папскаго суда въ Москвѣ начался сущiй адъ. Гдѣ Никонъ, заявляющiй о себѣ какъ о Патрiархѣ Московскомъ и Всея Руси — и гдѣ Папа Римскiй? Они же въ разныхъ веткахъ христiанства числятся, первый — православный, второй — католикъ!

Въ ближайшiе дни Никонъ доплонительно накинулъ на вентиляторъ, приславь разъясненiя: онъ-де ссылается на правила Сардикiйскаго Собора (№3,№4 и №5) аж IV вѣка, согласно каковымъ каждый епископъ, считающiй себя осужденнымъ несправедливо, имѣетъ право обращаться къ суду Папы какъ къ высшей инстанцiи.

Московскiе книжники и начетчики на этомъ моментѣ зависли: Соборъ такой дѣйствительно былъ, причемъ дѣйствительно в IV вѣкѣ… до Великой Схизмы… Что же получается — надо везти Никона на судъ Папы Римскаго?! Православнаго — на судъ католику?!

Стоитъ отдѣльно замѣтить, что къ описываемому времени (XVI вѣкъ) расколъ Западной и Восточной Церквей вышелъ за рамки административнаго (вопросъ о подчиненiи) въ область вѣроучительную, догматическую. Католики въ XIII-XVI вѣкахъ приняли догматъ о Чистилищѣ и развить его въ своемъ богословiи, что воспринималось православными какъ искаженiе святоотеческаго преданiя («новина») и лютая ересь. И у книжниковъ съ начетчиками отъ осознанiя этого подгорало вдвойнѣ: что это выходитъ, православнаго надо везти на судъ не просто къ раскольникамъ, но къ еретикамъ?!

Присутствующему въ Москвѣ Паисiю Лигариду пришлось всерьезъ разъяснять собравшимся, что Сардинскiй Соборъ, на рѣшенiя котораго ссылается Никонъ, былъ проведенъ въ указанномъ IV вѣкѣ какъ помѣстный Соборъ Сардинской епархiи, и большинство рѣшенiйтого Собора относятся только къ одноименной епархiи. Конечно, разъ та епархiя была подчинена Риму — то логично, что ея епископы могут обращаться къ суду Папы Римскаго. Но какимъ бокомъ тутъ Москва?! Всѣ же знали, что Русь приняла крещенiе отъ Константинопольскаго Патрiархата, а не отъ Римскаго. Что съ древности, еще со временъ митрополiи, Русь относилась ко Ѳракiйскому дiоцезу Константинопольскаго Патрiархата. Ссылаться на Римъ въ этомъ вопросѣ просто безграмотно!

Никонъ троллитъ издевается, сошелъ съ ума или что вообще происходитъ?!

Послѣ этого на Паисiя московскiе книжники и начетчики стали смотреть уже совсѣмъ иначе — не только какъ на посланца Патрiарха Iерусалимскаго, но какъ на человѣка образованнаго и смекалистаго. А потому этого группа знатнейшихъ бояръ, ранеѣ анаѳематствованныхъ Никономъ, обратились къ Паисiю с предложенiемъ дать въ письменномъ видѣ отвѣты на рядъ вопросовъ о дѣйствiяхъ Никона. Примечательно, что главой этой группировки былъ Семенъ Лукьяновичъ Стрешневъ — дядя Царя по матери. Кстати сказать, Стрешневъ вызвалъ гнѣвъ Никона тѣмъ, что обучилъ свояго домашняго пса махать передними лапками изъ позицiи «сидѣть» и показывалъ этот трюкъ гостямъ — молъ, такъ же и Никонъ благословляетъ. Шутникъ былъ дядя Царя, и тролль знатный, что сказать. Паисiй на предложенiе согласился и, получивъ списокъ изъ 30 вопросовъ, засѣлъ за отвѣты.

Вся работа заняла чуть болеѣ месяца — къ 15 августа отвѣты были готовы. Въ спискахъ они разошлись среди знатнейшихъ бояръ и быстро попали къ Никону — послѣ чего тотъ выдалъ свои отвѣты на отвѣты Паисiя, затеявъ натуральный боксъ по перепискѣ.

Отвѣты Никона были выполнены въ извѣстномъ стилѣ:

Вы отца вашего диаволе есте, который в истине не стоит, яко ложь есть и отец лжи.

Даже если бы я и был виновен в каких прегрешениях, то не тебе одному творить суд или ответ обо мне, потому что сам ты ничто от меня не видел и не слышал… ты поверил вопреки правил клевете одного непреподобного мужа, хотя и синклитика, притом человека проклятого.

А что ты говоришь, будто я начинаю ново письмо, то я по св. коанонам проклинаю и тебя.

Не погрешил бы тот, кто обвязал бы вокруг шеи твоей жерновый камень и утопил бы тебя в море.

Если ты не знаешь, где подобает родиться отцу твоему антихристу, мы покажем тебе то место.

Не отставало и содержанiе.

Молъ, свидетели говорятъ, что Никонъ принародно отрекся от Патрiаршестваи удалился въ свой монастырь? А Никонъ вотъ говоритъ — что не отрекался и не удалялся! Это все ложь, навѣты и провокацiи! Свидетели — лгутъ, всѣ какъ одинъ; и вообще они не свидетели, ихъ тамъ не было! Вѣрить надо ему, Никону, а не имъ, проклятымъ и отлученнымъ (имъ же, Никономъ) людишкамъ!

И вообще, изъ Москвы Никонъ уѣхалъ, чтобы Царя не смущать — а то онъ въ церковь не ходилъ, о душѣ не заботился. Такъ что Никону даже спасибо сказать надо! А гордыни тутъ никакой нѣтъ, сказано же въ заповѣдяхъ: «Удались отъ зла и твори благо». Благодарить Ниокна надо, благодарить! Въ ножки падать!

Или вотъ, говорятъ, что Никонъ отрекся отъ каѳедры, но продолжаетъ рукополагать священниковъ? А Никонъ предлагаетъ обвинителямъ освежить въ памяти 36-е правило 6-го Вселенскаго Собора — тамъ-де все написано! Только вотъ когда то правило подняли — оказалось, что оно гласитъ:

Да имѣетъ престолъ Константинопольскiй равныя преимущества съ престоломъ древняго Рима, будучи вторымъ по немъ, послѣ же онаго да числится престол великаго града Александрiи, потом престолъ Антиохiйскiй, а за симъ престолъ града Iерусалима»

А къ чему это было написано вообще?!

Одновременно, буквально въ соседнихъ абзацахъ, Никонъ отстаивалъ свое право называться Патрiархомъ Московскимъ и Всея Руси даже по оставленiи каѳедры (котораго пару абзацевъ назадъ и вовсе не было) — и отказывался признавать Паисiя священникомъ, поскольку тотъ находится внѣ своей епархiи, т. е. все равно что бросилъ ее.

Кто-то говорилъ, будто Никонъ называль созванный на него Соборъ «Сонмищемъ жидовскимъ» и «сонмищемъ бѣсовскимъ»? А Никонъ не считаетъ это за Соборъ вообще; это-де былъ лжесоборъ, по типу лжесобора надъ Iоанномъ Златоустомъ. Интересно — а какъ тогда слѣовало бы оцѣнивать Царя, созвавшаго этотъ Соборъ?!

Дальше шло совсѣмъ ужъ немыслимое.

Всѣ привелегiи, даннцы Алексеемъ Михайловичемъ, Никонъ за привелегiи не считаетъ. Это все были какъ бы дары Божiи — и личные монастыри, и льготы, и послабленiя… Вообще все, что даровалъ своими грамотами Царь — какъ бы и не от Царя было, а по милости Божiей. И ничего Никонъ теперь Царю не долженъ. А всякiй, кто обвиняетъ Никона в неблагодарности Государю — есть, по мненiю Никона, лицемѣръ, лжесловесникъ, раскольникъ и антихристъ.

И вообще, Царь не властенъ указывать Церкви, какъ ей жить! Нѣтъ въ церковныхъ чинахъ «царя» никакого! Глава Церкви — лично Iисусъ Христосъ, такъ что Никонъ какъ Патрiархъ отвечаетъ только передъ Нимъ, а никакого Царя въ упоръ не видитъ. Себя Никонъ въ этой ситуацiи сравнивалъ съ Авелемъ, а Царя — съ Каиномъ. И даже прямо было написано: Священство гораздо выше царства.

Отдѣльно Никонъ повторялъ тезисъ, что епископы не имѣли права судить свояго Патрiарха — подобно тому, какъ члены тѣла не могутъ судить свою главу. Разъ за разомъ онъ сылался на 9-е правило 4-го Вселенского Собора:

Аще на митрополита области епископ или клирик имеет неудовольствие, до обращается или к экзарзу великой области, или к престолу царствующего града Константинополя и пред ним да судится.

Объемъ Никоновой книги поражалъ современниковъ: 955 листовъ. Выходила она частями, какъ сказали бы тутъ - "продами". Возможно, Никонъ хотелъ такимъ образомъ показать свою подкованность и смѣкалочку, но вышло ровно наоборотъ. Сквозь тонны текста никто продираться не захотѣлъ; бояре согласовали съ Пасиiемъ идею созыва суда надъ Никономъ изъ 4 Восточныхъ Птрiарховъ и донесли ея до Царя. И вотъ 21 декабря Алексей Михайловичъ постановивъ «Быть Собору въ маѣ или iюнѣ 1663 года».

Уже черезъ два дня Никону стало извѣстно объ этомъ рѣшенiи, такъ что 24 декабря онъ направилъ Царюписьмо съ… правильно, угрозами. Не съ покаянiями же! Никонъ грозился, что отъ такого суда самому Государю хуже будетъ, потому какъ найдутся всякiе грѣшки и у другихъ священниковъ. Такъ что пускай-ка Царь забудетъ все и пригласитъ его, Никона, назадъ въ Патрiархи!

Показательно, что Алексей Михайлович то письмо даже въ руки брать не сталъ — приказалъ гонцу (старцу Аарону) читать вслухъ. А по прочтении отправился инструктировать своихъ посланцевъ — окольничьего Сукина и дьяка Башмакова — о томъ, что слѣдуетъ передать Никону. Въ общемъ видѣотвѣтъ сводился къ тому, что Никонъ никто и звать его никакъ, такъ что пусть сидитъ смирно у себя и не дергается, а то хуже будетъ.

Передать эти слова гонцы не смогли: прибывъ чуть свѣтъ 28 декабря къ Новоiерусалимскому монастырю, они обнаружили, что Никонъ самовольно покинулъ мѣсто жительства еще вчера, 27 декабря, и уѣхалъ въ Москву, на приемъ къ Царю. Куда его, къ слову сказать, и не звали. Похоже, онъ искрене считалъ, что послѣ свояго письма будетъ принятъ.

Когда же Царю доложили, что на московское подворье прибылъ Никонъ, Алексей Михайловичъ натурально впалъ въ ярость. Опального выгнали въ самомъ прямомъ, физическомъ смыслѣ.

Гонцы къ Патрiархамъ убыли 01 января 1663 года, къ россiйскимъ  архиереямъ — 02 января.

Константинопольскiй Патрiархъ Дiонисiй по полученiи грамотъ сразу заявилъ, что прибыть въ Москву къ маю этого года никакъ не сможетъ. Бывшiй тамъ же по своимъ дѣламъ Нектарiй, Патрiархъ Iерусалимскiй, къ высказанному присоединился, добавивъ, что тѣмъ болеѣ не смогутъ прибыть въ Москву два остальныхъ Патрiарха, до которыхъ еще надо донести ихъ грамоты. Все, что въ ихъ силахъ — это составить свитокъ съ опредѣленiями — т. н. Τομος – по указаннымъ вопросамъ. Причемъ свитокъ будетъ не именнымъ, на Никона, но абстрактнымъ — какъ бы на абстрактнаго священника, совершившаго перечисленныя дѣянiя.

Это, конечно, было совсѣмъ не тѣмъ, чего ждали въ Москвѣ, такъ что началась активная переписка. И, понятное дѣло, в условiяхъ XVII вѣка скорость ея была невелика.

Стало понятно, что къ маю никакого Собора не будетъ. Въ Консатантинополѣ начали — только начали! — готовить томосъ. А объемъ обещалъ быть немаленькимъ: планировалось 25 главъ изъ вопросовъ и отвѣтовъ. Завершили его только на слѣдующiй, 1664, годъ — однако свѣденiя о срывѣ Собора достигли Москвы уже въ конце мая этого года.

И буквально черезъ пару дней начался потокъ жалобъ соседей Никона на возобновившiеся захваты земель. То рыбу никоновы крестьяне ловятъ на чужих рѣкахъ, то лѣсъ валятъ… Отвѣтъ Никона на всѣ обвиненiя былъ — во-первыхъ, это ложь и клевета; во-вторыхъ, это дѣла священныя, и нечего туда Царю лезть. Послѣдовали традицiонныя боданiя сторонъ — вотъ только на этотъ разъ царскiе посыльные, не добившись результата, поѣхали не назадъ въ Москву, а на спорные участки. И 16 iюля начали проводить межеванiе.

Что же сдѣлалъ Никонъ?

А онъ собралъ всю братiю Новоiерусалимскаго монастыря и, положивъ царскую грамоту на аналой, устроилъ молебенъ. Въ ходѣ какового молебна было произнесено:

Да будут дние его мали, и епископство (надзор, власть) его да приимет ин: да будут сынове его сиры, и жена его вдова... да будут чада его в погубление... И да потребится от земли память их, занеже не помяну сотворити милость, и погна человека нища и убога... Возлюби клятву, и приидет ему и пр

На слѣдующiй день все было повторено.

Только вотъ неудача: про такое великолѣпiе услышали царскiе посыльные, немедленно сообщившiе обо всемъ Царю. Алексей Михайловчъ, конечно, могъ понять неприязнь Никона в свой адресъ — но вотъ про жену и детей… Это было уже слишкомъ.

Делегацiя въ сопровожденiи войска прибыла къ Новоiерусалимскому монастырю 18 iюля.

Поначалу принимать делегатовъ монахи не хотели, а все общенiе велось со стѣны черезъ намѣстника монастыря, старца Iосифа. Молъ, время нынче позднее, Никонъ-де на службе, приходите завтра. А священниковъ вообще принимать не будутъ, пока они грамоты ото всѣхъ четырехъ Патрiарховъ не продемонстрируютъ. Но когда воины сказали, что делегацiя войдётъ в монастырь и такъ, ворота быстро открыли, а Никонъ поспѣшилъ всречать гостей.

Глава делегацiи, князь Никита Одоевскiй (между прочим, составитель Уложенiя) дважды испросилъ благословенiя отъ имени Государя — Никонъ только кланялся и молчалъ. Князь сдѣлалъ замечанiе, Никонъ согласился благословить депутатовъ. Только вотъ священники изъ числа депутатовъ принимать благословенiе отказались; Никонъ покраснелъ и отправился въ келью въ сопровожденiи воиновъ. Тамъ ему задали ровно один вопрос: какъ онъ посмелъ раскрывать свой ротъ не на Царя уже, но на его жену и детей?

Никонъ юлилъ, пытался отъ отвѣта уйти. Паисiй его одернулъ: отвѣчай-ка по существу.

Тутъ Никона прорвало:

Вор, нехристь, собака, самоставленник, мужик! Есть ли у тебя от Вселенских патриархов ко мне грамоты? Не в первый раз тебе ездить по государствам и мутить и здесь хочешь сделать то же...

Его вновь одернули: ты покинулъ каѳедру, ты не исполняешь обязаностей, ты никто и звать тебя никак, отвечай на поставленные вопросы и не хами вооруженнымъ людямъ. Припомнили и апелляцiю къ суду Папы:

Скажи мне, пожалуй, что общего между тобою и Папой, от которого ты не получил ни патриаршества, ни благословения? И теперь переходишь к нему, ищешь у него суда по апелляции! <...> скажу тебе на ухо шепотом по-ромейски: ты, великий законник, откуда научился облекать в иноческое одеяние безбородых мальчиков?

Едва въ разговорѣ появились безбородые мальчики, Никонъ отказался говорить съ представителями духовенства и отвечалъ далеѣ только на вопросы Одоевского. Правда, и теперь попытался исхитриться: молъ, желалъ овдоветь онъ не Царицѣ, а женѣ того боярина, что на него доносъ написалъ, и можетъ даже тетрадку с молитвой показать…Опять пришлось его одергивать: говорилъ онъ на Государя, да или нѣтъ?

Нервы у Никона понемногу сдавали:

А хотя б и к лицу великого государя я говорил? Да за такие обиды я и теперь стану молиться: приложи, Господи, злославным земли <...> Мне б дождаться Собора, и я великого государя оточту от христианства, и у меня на письме уже все изготовлено

И вновь, въ который разъ, заявилъ, что отъ Патрiаршества не отрекался.

Только бояре на этотъ случай прихватили никоново письмо къ Царю объ отреченiи — что онъ-де «на блевотину свою не воротится».

Съ Никономъ приключилась натуральная истерика: онъ кричалъ, стучалъ по полу, бросался отъ одного делегата къ другому,затыкалъ имъ рты, въ своихъ обвиненiяхъсбивался и путался… Такъ прошло нѣсколько часовъ, послѣ чего делегаты покинули келью совершенно ошарашенными.

И вѣдь не нашлось среди нихъ ни одного Гiйома де Ногарэ! Согласно легендѣ, тотъ отвѣсилъ Папѣ Римскому Бонифацiю VIII (выдвинувшему «доктрину о двухъ мечахъ») пощечину, забывъ снять латную перчатку. Отчего Папа скоропостижно померъ, а посмертно былъ осужденъ съ формулировкой «еретикъ и педерастъ».

Почтенiе, съ которымъ относились къ фигурѣ Патрiарха не просто поражаетъ — оно превышаетъ всякiе предѣлы воображенiя современнаго читателя. Никона не то что не отправили въ Москву въ кандалахъ - его даже формально не арестовали! Его какъ бы допросили — и оставили все какъ было. Никонъ продолжилъ руководить своимъ монастыремъ въ тотъ же день.

Даже несмотря на то, что отказался отъ сотрудничества со слѣдствiемъ!

Тѣмъ же днемъ были допрошены архимандритъ и намѣстникъ монастыря, ихъ показанiя (какъ тогда говорили - «сказки») были записаны и направлены Царю... но самихъ ихъ такъ же не арестовали и в передвиженiи не ограничили. Подъ караулъ (да и то на слѣдующiй день) было посажено только два иноземца, на которыхъ дали показанiя архимандритъ и намѣстникъ: немецъ Долманъ и полякъ Ольшевскiй. Черезъ нихъ установили, что въ монастырѣ находится еще съ десятокъ иноземцевъ: немцы, поляки, евреи… Допросы продолжились. Интересный былъ у Никона монастырь, православный.

Самъ же Никонъ на слѣдующiй день — бывшiй воскреснымъ — пользуясь свободой передвиженiя выступилъ передъ братiей съ долгой проповѣдью, въ которой сравнивалъ себя съ Христомъ, свой допросъ — съ крестными страданiями Спасителя, царскихъ слѣдователей уподоблялъ Ироду и Пилату, а бывшихъ съ ними священниковъ —Iудѣ, Аннѣ и Каiафѣ.

Только послѣ этого вокругъ монастыря было выставлено оцѣпленiе, а допросы братiи стали сплошными. А съ 21 iюля Никона выводили изъ кельи только подъ конвоемъ изъ 10 бойцовъ и только въ церковь на молитву. Наконецъ,28 iюля сборъ показанiй былъ завершенъ и основная часть делегацiи убыла въ Москву, оставивъ на мѣстѣ только сотню караула. Да и та сотня черезъ недѣлю была отозвана.

Черезъ нѣсколько дней по убытiи послѣднихъ стрѣльцовъ Царю сообщили, что въ Новоiерусалимскiй монастырь прибыла делегацiя неизвестныхъ — хотя, какъ ранеѣ было сказано, подобное было разрешено только съ дозволенiя Государя. Ходоковъ приняли на выходѣи доставили въ Москву, держать отвѣтъ за самоволiе.

Кѣмъ же оказались смѣльчаки?

Главой делегацiибылъ Ѳеофанъ — съ его словъ, архимандритъ афонскаго Констамонитова монастыря. Въ Москвѣ онъ былъ уже давно — формально, собиралъ милостыню для своей обители — и какъ разъ на дняхъ отпросился на богомолье въ Троице-Сергiевъ монастырь. Правда, заехалъ почему-то въ Новоiерусалимскiй… На допросѣ Ѳеофанъ поначалу ушелъ въ несознанку — ну ѣздилъ и ѣздилъ, чего тутъ такого, такъ всѣ дѣлаютъ, взять хотя бы архимандрита Исаакiя… Правда, послѣ уточняющяго вопроса — что за «всѣ»,что за Исаакiй — Ѳеофанъ линiю защиты помѣнялъ, начавъ все отрицать.

Выѣздъ въ Новоiерусалимскiй монастырь и волна допросовъ показали, что Ѳеофанъ вышелъ на контактъ съ Никономъ черезъ проживавшаго въ Москвѣ келейника Дениса. Сама встреча Никона съ Ѳеофаномъ прошла пышно. На торжественной трапезѣ въ честь дорогого гостя присутствовало порядка двухста свѣтскихъ лицъ, большинство изъ которыхъ такъ и не было идентифицировано. За трапезой Никонъ жаловался Ѳеофану на произволъ государевыхъ людишекъ, перебранилъ всѣхъ, похвалялся своей святостью. Послѣ трапезы Ѳеофанъ вручилъ Никону вѣрительные грамоты от 12 афонскихъ монастырей, мощи священномучениковъ и книги — напечатанные, конечно, въ Римѣ. При расставанiи Никонъ одарилъ Ѳеофана иконой въ окладѣ и деньгами, послѣ чего афонскiй делегатъ долженъ былъ вернуться въ Москву черезъ означеннаго келейника Дениса.

Конечно, Ѳеофанъ какъ подданный иного государства нарушилъ протоколъ — дѣйствовалъ поперекъ Царской воли, не увѣдомилъ Посольскiй Приказъ о доставкѣ съ Афона вѣрительныхъ грамотъ для Никона — но это было не все. По прибытiи въ Москву онъ догадался отслужить нѣсколько литургiй въ приходскихъ и домовыхъ церквяхъ, а такъ же велъ рѣчи противъ Алексея Михайловича лично.

По совокупности содѣянаго Ѳеофанъ былъ задержанъ — до рассмотренiя вновь открывшихся обстоятельствъ. Однако же оставаться въ Москвѣ онъ никакъ не желалъ, требуя во что бы то ни стало отпустить его назадъ, на Афонъ. То, что къ ноябрю войска татаръ и поляковъ занимали не только Кiевъ, но почти всю Малороссiю, Ѳеофана не пугало: онъ, молъ, вручаетъ свою судьбу Богу и готовъ принять любыя бѣды на пути домой.

Звучало это, конечно, странно, да и расторопность была подозрительна.

Послѣ новой волны дознанiй было установлено, что Ѳеофанъ прибылъ въ Москву ни съ какого не съ Афона, а изъ Польши. А тамъ старецъ былъ не абы кѣмъ, а духовнымъ отцомъ жены короля и гетмана Потоцкого. Въ Москвѣ же Ѳеофанъ собиралъ свѣденiя о численности войскъ и настроенiяхъ среди жителей города.

Шпiонажъ? Безусловно.

И по совокупности винъ 11 декабря отправился Ѳеофанъ под строгiй надзоръ въ Кирилловъ монастырь. А къ Никону появились вопросы на предметъ сотрудничества со шпiонами прямого военного противника.