KILL-в-Пене

Для любителей разного рода линейностей, в первую очередь – в суждениях о том и о сём, то есть о судьбах мира и обо всём без порядку, как могут и любят делать только, пожалуй, «русские мальчики», для зачина напомню слова одного из Иванов (старающегося забыть своё родство):

«Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Иные то есть? Вот, например, здешний вонючий трактир, вот они и сходятся, засели в угол. Всю жизнь прежде не знали друг друга, а выйдут из трактира, сорок лет опять не будут знать друг друга, ну и что ж, о чем они будут рассуждать, пока поймали минутку в трактире-то? О мировых вопросах, не иначе: есть ли бог, есть ли бессмертие? А которые в бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, всё те же вопросы, только с другого конца. И множество, множество самых оригинальных русских мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время. Разве не так?» («Братья Карамазовы»).

***

А теперь – собственно, к делу. О чём говорят, сойдясь в вонючем трактире, ирландские мальчики, персонажи «Улисса» (Джеймс Джойс):

«… - Смысл этих слов нам может разъяснить доктор. Невозможно, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

- Тако глаголеши? Неужели они будут оспаривать у нас, у меня пальму первенства в красоте?
- А также и чувство собственности, – заметил Стивен. – Шейлока он [Шекспир. – О.Л.] извлёк из собственных необъятных карманов. Сын ростовщика и торговца солодом, он и сам был ростовщик и торговец зерном, попридержавший десять мер зерна во время голодных бунтов. Те самые личности разных исповеданий, о которых говорит Четтл Фальстаф и которые засвидетельствовали его безупречность в делах, – они все были, без сомнения, его должники. Он подал в суд на одного из своих собратьев-актёров за несколько мешков солода и взыскивал людского мяса фунт в проценты за всякую занятую деньгу. А как бы ещё конюх и помощник суфлёра – смотри у Обри – так быстро разбогател? Что бы ни делалось, он со всего имел свой навар. В Шейлоке слышны отзвуки той травли евреев, что разыгралась после того, как Лопеса, лекаря королевы, повесили и четвертовали, а его еврейское сердце, кстати, вырвали из груди, пока пархатый ещё дышал; в “Гамлете” и “Макбете” – отзвуки восшествия на престол шотландского философуса, любившего поджаривать ведьм. В “Бесплодных усилиях любви” он потешается над гибелью Великой Армады. Помпезные его хроники плывут на гребне восторгов в духе Мафекинга. Судят ли иезуитов из Уорикшира – тут же привратник поносит теорию двусмысленности. Вернулся ли “Отважный мореход” с Бермудских островов – пишется тут же пьеса, что восхитила Ренана, и в ней – Пэтси Калибан, наш американский кузен. Слащавые сонеты явились вслед за сонетами Сидни. А что до феи Элизабет, или же рыжей Бесс, разгульной девы, вдохновившей “Виндзорских насмешниц”, то уж пускай какой-нибудь херр из Неметчины всю жизнь раскапывает глубинные смыслы на дне корзины с грязным бельём.

…
- Докажите, что он был еврей, - решился предположить Джон Эглинтон. – Вот наш декан утверждает, будто он был католик.

…
- В Германии, – ответил Стивен, – из него сделали образцового французского лакировщика итальянских скандальных басен.

- Несметноликий человек, – сметливо припомнил мистер Супер. – Кольридж его называл несметноликим…»
(«Улисс». Часть II, Эпизод 9)

***
Что тут выведешь? Архивор, архиподлец, архиизвращенец… Да что! Вся как есть «карамазовщина» в одном стакане с ирландским «Килкенни», а может, с чем покрепче. С вискарём, к примеру. 

И всё это о нём – об Уильяме «нашем» Шекспире (см.: «Берегись автомобиля»). Говоря прямо – о мировых вопросах. Потому Шекспир и его творения – тот ещё мировой вопрос, гора мировых вопросов, и уж какую сотню лет сряду!

Да! Вот что чуть не забыл… О чём это мы с вами, дамоспода не мои, в наших подтрактирностях?.. Не иначе – о вековечном.