Восемь членов, Или Нашевсёлый

«Во время обедни зашел на могилу Пушкина. Боже мой, какой это мирный и поэтический уголок! <...> Вернувшись в покои настоятеля, я кстати поинтересовался заглянуть в имеющуюся при монастыре “Книгу для записывания посетителей”. Из нее явствует, что инициатива паломничества на могилу Пушкина принадлежит нашему почтенному академику Л.Н. Майкову, который там был в июне 1896 года. Затем следуют записи профессора Глазенапа и профессоров Юрьевского университета Шмурло и Петухова. Всего в 1896 году могилу посетило шестнадцать человек, в 1897-м – восемь человек, в 1898 году – тринадцать (из них восемь членов какого-то велосипедного кружка), и только в мае 1899 года число записей доходит до полусотни». - И.Л. Леонтьев-Щеглов. Литературные очерки и эссе // Среди великих. Литературные встречи. М., 2001. С. 96-97.

«Не зарастёт к нему народная тропа...»

Вот и такое оно было – Серебряновековье: по песчинке, по капельке.

Но на душу легли – «восемь членов какого-то велосипедного кружка»; лежат теперь в ней – насмерть. Я их как-то сразу всех и представил...

***

«Мне вспомнилась при этом случае печальная судьба первого Полного собрания сочинений Пушкина, изданного по Высочайшему повелению для обеспечения семьи поэта.

Министр Д.Н. Блудов, высылая тогдашнему псковскому губернатору Пещурову сорок подписных билетов означенного издания, между прочим писал: “Кажется, нельзя сомневаться, что русские всех сословий, всегда на поприще славы и добра одушевляемые примером своего монарха, захотят и в сем случае, почтив память великого поэта, с тем вместе способствовать и обеспечению благосостояния сирот, детей его”. Что же оказалось на поверку? Из сорока билетов, высланных на всю Псковскую губернию, губернатор вынужден был выслать обратно восемнадцать; по сведению же из Ярославской губернии видно, что по подобному же предложению Блудова ярославскому губернатору последний успел сбыть только одиннадцать экземпляров (“Следы пребывания А.С. Пушкина в Псковской губернии” И.И. Васильева).

“Это ведь вы его так раздули, а мы тогда не придавали ему такого значения!” – заметила мне как-то моя покойная бабушка, старуха баронесса М.В. Клодт, когда разговор зашел о Пушкине, и я часто вспоминаю эти знаменательные в своем простодушии слова (кстати сказать, она лично знала Пушкина и не раз рассказывала мне на ухо по секрету, как Пушкин, очутившись однажды в тесном дамском кругу и заметив чью-то маленькую хорошенькую ножку, бросился на колени и принялся ее целовать).

<...> Не думаю, чтобы с современником Пушкина – Гёте – могли бы обойтись так бесцеремонно в Германии». - И.Л. Леонтьев-Щеглов. Литературные очерки и эссе // Среди великих. Литературные встречи. М., 2001. С. 98.

Особенно полезно прочесть это и запомнить нынешним печальникам земли русской, шибко горюющим о «падении нравов». Хужей бывало – примеру Государя Императора дворянство отказывалось следовать! Не фронда же – тупость, жадность, безразличие.

На случае с «ножкой» изумился не столько мальчишеству баловника, сколько простоте нравов, при известной чопорности гран монда той поры.

На примере с Гёте – слезу пролил: германофильство всегда умиляет, особенно такого рода пошловатые «грибки-гномики» на лужайке пред домком, гераньки-занавесочки в окошке – против рюссише дер мужьик вон изба, ни бельмеса не смыслящий в Volkseigentum!

(Volkseigentum – народная собственность; нем.).

***

«А, кстати, как вы полагаете, кто первый в России оказал Пушкину истинно царский почет еще при жизни?.. Простой армейский прапорщик, артиллерийский офицер Григорьев.. Этот знаменательный факт имел место в 1824 году в одной из великорусских губерний, когда еще далеко не многими признавалось значение Пушкина <...>

Пушкин проезжал однажды мимо военного лагеря, где на лагерную площадку был выведен на учение взвод под командой Григорьева. Пушкин как раз сбился с дороги и не знал, как пробраться до деревни одного своего знакомого. Он подкатывает к батарее, выходит из коляски и вежливо осведомляется у юного командира, как проехать туда-то. Выслушав объяснение и поблагодарив за услугу, поэт хотел уже удалиться, когда юноша, почувствовав, по его собственным словам, какую-то непостижимую симпатию к незнакомцу, в свою очередь осведомился:

- Извините за нескромность, с кем имею удовольствие говорить?

- Пушкин...

- Какой Пушкин? - вскрикнул Григорьев.

- Александр Сергеевич Пушкин, - отвечал тот, улыбаясь.

- Вы – Александр Сергеевич Пушкин, вы – наш поэт, наша гордость, честь и слава!.. Вы – сочинитель “Бахчисарайского фонтана”, “Руслана и Людмилы”!.. – и Григорьев, весь красный от восторга, замахал руками и вдруг выкрикнул: - Орудие! Первая пли!.. – и вслед за тем раздался выстрел. - Вторая пли!.. – и опять выстрел.

На эти выстрелы, конечно, высыпали солдаты и офицеры из своих палаток, где-то забили тревогу, прискакал сам батарейный командир, и бедного Григорьева, страстного поклонника поэзии, за неуместный восторг посадили под арест. (Как известно, пылкий и благородный Григорьев кончил свою жизнь скромным иноком Оптиной пустыни, где его встретил Гоголь, крепко его полюбивший. Этот анекдот своей юности он сам рассказывал Гоголю, который, в свою очередь, передал рассказ Льву Арнольди, занесшему его в свои воспоминания о Гоголе.)

Так или иначе, но “подвиг” восемнадцатилетнего прапорщика, первого в России под страхом строгой кары торжественно салютовавшего великому поэту в далекой глуши, должен быть занесен по справедливости на скрижали истории русской литературы, и мое сердце бывшего артиллериста гордо бьется, что первым громким чествователем Пушкина был артиллерийский офицер!..» - И.Л. Леонтьев-Щеглов. Литературные очерки и эссе // Среди великих. Литературные встречи. М., 2001. С. 100-101.

Как кому угодно, но это замечательно ложится – хоть в сценарий фильма, хоть в рассказ, хоть в повесть, хоть в роман. Аплодисман всем: прапорщику и иноку Петру Александровичу Григорьеву, Гоголю и Льву Арнольди, Пушкину, конечно, и самому г-ну Леонтьеву-Щеглову, и на этом, упокой, Господи, душу его!

В восторге.

P.S.: Гоголь о Григорьеве (Григорове?), в монашестве – иноке Порфирии:

«... Григорьев, дворянин, который был прежде артиллерийским офицером, а теперь сделался усердным и благочестивым монахом и говорит, что никогда в свете не был так счастлив, как в монастыре. Он славный человек и настоящий христианин: душа его такая детская, светлая, прозрачная!.. Он вовсе не пасмурный монах, бегающий от людей, не любящий беседы. Не, он напротив того, любит всех людей, как братьев: он всегда весел, всегда снисходителен... Это высшая степень совершенства, до которой только может дойти истинный христианин. <...> Таковы все эти монахи в пустыни: отец Моисей, отец Антоний, отец Макарий; такой и мой друг Григорьев!!». - И.Л. Леонтьев-Щеглов. Литературные очерки и эссе // Среди великих. Литературные встречи. М., 2001. С. 141.

***

«В городе Новоржеве жил старый купец Василий Томилин; он возил на ярмарку в Святые Горы свой бакалейный товар и в палатке торговал там. В числе его покупателей был и А.С. Пушкин <...>. Старого Томилина в живых нет.

Вот как, по словам его внука, рассказывал старик Томилин свои воспоминания о великом поэте:

“Торговали мы между двух горок; на одной монастырь стоит, а на другой селение. Повсюду палатки, да телеги, да оглобли, кверху завороченные, да лошади, а народу – видимо-невидимо. <...> В этакой сутолоке народной кого заприметишь?..

А уж как Пушкин Александр Сергеевич спускается с горища – его издали видать, потому что вокруг него, словно ворох цветов – сарафаны девичьи: и синие, и красные, и зеленые, и желтые...

А Пушкин с палкой, в рубахе, в шляпе.

Идут вокруг него девицы да песни поют, да разные прибаутки ему отпускают, да смешки, да шуточки; щебечут, как сороки, наперебой...

А он их слушает – веселый такой, довольный, да так отшутится и сам-то, что девицы со смеху покатываются...

Подходит вся ватага – и Пушкин, и девицы – к моей палатке – и сейчас же набирает он гостинцев: орехов, леденцов, пряников.

Наберет, наберет кульков и дальше идет и всех девиц кругом угощает. А уж они к нему так и прилипают, словно мухи на мед.

Так со смешками да с песнями и ходят...

И почти каждый раз, как придет на ярмарку Александр Сергеевич Пушкин, его девицы окружат, а он у меня угощения накупит...

Сразу деньги редко плачивал, а всегда потом из Михайловского со своим человеком присылал, никогда не забывал...”». - А.Мошин. Новое о великих писателях // Среди великих. Литературные встречи. М., 2001. С. 161.

Палехская шкатунка. Слов нет. Кроме одного: фон у палеха – чорный.