Слабоумие и отвага майора Т.

Штош, побаяним.

Как уже говорилось, караул у нас был за праздник.

Вплоть до того, что в него ходили с песнями, с присвистом и только уставные требования не давали брать с собой музыкальные инструменты. А вот вторая рота, которой командовал тот самый майор Т., абонировала в клубе подшефного колхоза гармонь и балалайку, отчего ее передвижение строем вызывало исключительный ажиотаж. Идут себе, впереди гармонист, пара свистунов и балалаечник, и поют, например, «Дорогая моя столица, золотая моя Москва», но с сильным волжским оканьем.

Мы вообще песни и музыку использовали как отдушину — утренний кросс бегали под оркестр, наяривавший оффенбаховский канкан, вечерняя прогулка (колонной по четыре вокруг стадиона) — исключительно под «Спят усталые игрушки», та еще строевая. Но не единственная — очень любил народ марш «Желтая подводная лодка», а уж исполнение медно-духовым оркестром на вечернем разводе «Дым над водой» превращало его в жуткую варварскую мелодию. Каждая рота имела свои песни и песенные фишки, мы, к примеру, точно вымерили расстояние от палаток до столовой и ходили есть только под «Как родная меня мать провожала». Дороги на всю песню не хватало и команда «Рота, стой!» подавалась в аккурат после куплета

В Красной армии штыки
Чай, найдутся!
Без меня большевики
Обойдутся!

и весь идейный пафос оставался нераскрытым.

В караул же мы ходили под песни хулиганские. Потому как остановить после приказа идущий в караулку суточный наряд при оружии практически невозможно. И оттого разносился над лагерем звонкий голос запевалы:

Захотелось старику — топай-топай!
Переплыть Москва реку…

и тут взревывал весь состав караула:

…кверху жопой!

А в карауле начиналась малина, в том числе и буквально. Единственно что — хотелось спать.

И как-то раз курсант роты майора Т. вместо того, чтобы суровым взором обозревать склады ДХ, колючку и лес с караульной вышки, просто сел на пол и задавил массу. И надо ж было так совпасть, что именно в этот момент майор Т. обходил особо отдаленные окрестности окарауливаемого объекта.

Обнаружив опочившего охранника и будучи мужчиной ума поистине выдающегося, майор Т. остановил смену неуставной командой «Тсс!» и начал подкрадываться к часовому, имея в виду изъять у того автомат. Одного не учел — лестница на вышку была старая и скрипучая.

Диспозиция сторон в момент пробуждения такова: курсант сидит на полу вышки, ноги на ступеньках, меж них — АК, удерживаемый двумя руками за цевье. На несколько ступенек ниже — майор Т., его правая рука воздета вверх и взялась за шейку приклада.

Как только скрипнула ступенька, часовой открыл сомкнуты негой взоры, мгновенно осознал чем чревата утрата оружия на посту и вцепился в автомат с отчаянием обреченного. С другой стороны, выдающийся умище майора Т. посетила мысль-молния, что буде он упустит ствол, часовой с чистым сердцем может его валить наглушняк — нехрен подкрадываться.

Далее последовала молчаливая борьба, сопровождавшаяся угрюмым сопением. Близко по накалу — описание перетягивания карандаша Остапом Бендером и отцом Федором. Молодость, как и в классике, победила. Тянуть вниз весом всего тела майору Т. было куда как сподручнее и начавший упускать автомат курсант принял радикальное решение: просто съездил ротного сапогом по морде, благо далеко тянуться не пришлось.

Майор Т. совершил кульбит с лестницы на караульную тропу, боец вскочил и принялся изображать бдящего часового. Что оставалось майору? Сделав вид, что сжавшая челюсти до судорог смена ничего не заметила, он отправился проверять посты дальше. Подвигом больше, подвигом меньше — пофиг, за ним многое водилось.