Бейся

                            Бейся 

Еще полчаса назад я сидела в аэропорту и только представляла себе, как начнётся Ад. 

С раннего детства для меня нет ничего страшнее полёта на самолёте. 

Мне было всего три года, когда папа с мамой не вернулись из командировки. Самолёт, на котором они летели, взорвался в воздухе. Останки пассажиров хоронили в закрытых гробах. 

Меня воспитала бабушка, папина мама, единственный мой живой родственник. 

Лейтмотивом ее воспитания стала фраза, “Настоящая женщина счастлива в браке”. 

Мой страх перед полётами на самолёте менее всего её волновал. 

У бабушки были деньги и все их она тратила на наряды, украшения, косметику, омолаживающие процедуры, и в конце концов, это позволило ей выйти замуж в шестьдесят-пять лет. Муж был на тридцать лет её моложе, наследник бизнеса своих родителей. 

Признаюсь, я считала его мошенником, альфонсом. Но позже выяснилось, что он-таки действительно был сказочно богат. 

А вот мою бабушку на излёте жизни арестовали и осудили за то, что она убила пятерых своих мужей. Но доказать смогли только последний случай. 

Узнав, что моя бабушка – «черная вдова», директор театрального ВУЗа, где я училась, настояла на моём отчислении с таким основанием, «Эта дрянь не учится, а только строит глазки моему сыну. Наверняка хочет женить его на себе, стать его наследницей и отправить на тот свет”. 

Конечно, ничего подобного у меня и в мыслях не было, но переубедить потенциальную будущую свекровь мне не удалось. 

Когда, через три года после смерти бабушки, умудрившейся не оставить меня голой и босой, мне сделал предложение годящийся мне в отцы строительный магнат Майков, я согласилась. Подписала брачный контракт, по которому при разводе, измене с моей стороны или смерти мужа при подозрительных обстоятельствах я оставалась лишь с тем, с чем он взял меня в жены. 

Как-то так повелось, что он звал меня жена, а я его Николай Егорович. Всегда так, и никак иначе, даже в постели в минуты интима. Майков стал моим первым мужчиной, и, если до первой брачной ночи он называл меня “милая” или “Натуся”, то с той поры называл “жена”, так, словно я – его собственность. 

Узнав о моей фобии, он ни разу за десять лет брака не заставил меня сесть в самолёт. Даже в Нью-Йорк и обратно в Санкт-Петербург мы плыли на шикарном лайнере, хотя уверена, Майков предпочёл бы лететь, учитывая, насколько меньше времени заняло бы путешествие по воздуху. 

И всё бы ничего, если бы год назад у мужа ни обнаружили лейкемию. В онкоцентре в Москве для него сделали всё, что смогли. Теперь оставалась одна надежда, пересадка костного мозга и лучевая терапия в Германии. 

Никак иначе транспортировать мужа в клинику в Мюнхене, чем на частном самолёте, было уже нельзя. 

Сначала речь шла о том, чтобы его перевезли по воздуху, а я бы позже приехала в столицу Баварии на поезде. 

Но врачи сказали, что Майков может не пережить полёт. Тогда что-то ёкнуло в груди. 

Пять часов в брюхе самолёта, изнывая от страха? Да, испытание серьёзное. 

Но за десять лет Николай Егорович не сделал мне ничего плохого. Наоборот…

К тому же, неделю назад мне приснился странный сон: за десять лет, что прошли с начала моего брака и со смерти бабушки на зоне, она ни разу мне не снилась. А тут неожиданно пришла. 

Во сне я шла к самолёту, и у самого трапа заметила её. Она стояла, одетая во всё чёрное, и строго смотрела на меня. 

— Не того боишься, глупая! 

Её голос зазвучал у меня в голове, хотя бабушка не разомкнула губ. 

«Не того боишься, глупая» 

Всю неделю этот повторяющийся сон снился мне каждую ночь. 

Смысл его казался мне очевидным: я не имею права отказаться от полёта, который Николай Егорович может не пережить, лишь из-за своей фобии. Вероятно, бабушка всегда считала мой страх надуманным. А может, дело было не только в этом. 

Уже сидя в самолёте, ожидая разрешения на вылет, держа мужа за руку, я вспоминала о том, сколько нежности было в ласковом обращении, в теплых прикосновениях, в завтраке по утрам, который он всегда готовил своими руками. В его голосе всегда было столько гордости, стоило ему представлять меня своим гостям или партнерам по бизнесу. 

«Моя жена!» 

С ним я постигала премудрости физической любви. С ним ощутила отеческую заботу, которую больше некому было мне дать. С ним я поняла, что значит быть женой. 

Пережить ради него эти пять часов? Должно быть, сущий пустяк. 

Но стоило самолёту оторваться от земли, с неприятным скрежетом убрать шасси, начать набирать высоту, я с такой силой сжала пальцы мужа, что он ойкнул, но не попытался выдернуть руку. 

— Прости, Натуся, что из-за меня ты вынуждена пройти через такое испытание. Признаюсь тебе, не ожидал. 

Натуся? Почему не привычно, жена? 

— Николай Егорович, это всё неважно. Вы…

Я посмотрела в серые глаза мужа и заметила в них непролитые слёзы. 

— Думаю, стоит дать команду капитану вернуть самолёт на землю. Ты вся бледная и трясёшься. Не приведи Господь, сердце начнёт шалить. Фобия дело страшное. Я тут недавно консультировался с психологом… Надо было настоять на том, чтобы ты осталась дома. 

— Как дома? — голос дрогнул и я чуть не сорвалась на крик. — Как дома? Они же сказали, что вы… ты можешь не пережить полёт. Не говоря уже о том, что пересадка костного мозга, лучевая терапия, какие муки… тебе нужен будет уход. Круглосуточно. 

— Ты моя жена, а не сиделка! Капитан…

Я видела решимость на лице мужа, и знала, что он действительно готов высадить меня из самолёта. 

— Колюня, миленький, не надо! 

Самолёт всё ещё продолжал набирать высоту, а я вдруг поймала себя на том, что не боюсь больше ни его, ни высоты, ни собственной смерти. Прижимаясь к мужу, отчётливо ощутила, чего теперь боюсь больше всего на свете, страшнее чего и нет ничего. Вот так внезапно осознав, почему я решила лететь, ощутив до глубины души, как мне дорог этот пожилой больной мужчина, столкнуться с невероятной жестокостью жизни: почему я не понимала того, как он мне дорог, пока его жизни ничего не угрожало? Неужели же так и происходит всегда: чтобы понять, каким сокровищем наградил меня Бог, мне нужно было почти его потерять? Вот что хотела сообщить мне бабушка, повторяя, «Не того боишься, глупая!»

Я рыдаю в голос, Коля ласково гладит меня по волосам, целует отечески в макушку. 

Пять часов мы без умолку о чём-то болтаем. 

Когда самолёт идёт на посадку, я жмусь теснее у мужу, не от страха, или от облегчения. Просто надеюсь на то, что времени у нас с ним ещё предостаточно. 

К нам подходит стюардесса. 

— До приземления всего двадцать минут. Туалеты пока открыты. 

За пять часов я ещё ни разу не ходила в уборную. 

Поцеловав мужа в губы, сухие, направляюсь в конец салона, предварительно попросив стюардессу:

— Принесите нам попить. 

В уборной, перед тем, как выйти, мою руки и бросаю взгляд на своё отражение в зеркале. И тут же отскакиваю назад: из зеркала на меня смотрит бабушка. Причем не пожилая, изможденная, как на суде, а молодая, и я вижу, что очень на неё похожа, чего я не замечала, пока она была жива.  

— Бабуля…

— Ну привет, родная. Рада, что ты меня послушалась. 

Её слова разбередили душу. Вспомнился вопрос, который не довелось при жизни ей задать. 

— Ба, а ты деда моего, папиного отца, убила первым? Ты вообще хоть одного из мужей своих любила? 

Бабушка улыбается в ответ, печально. 

— Любила? Конечно, любила. Твоего деда любила. Только его одного. Он мой первый мужчина, отец моего единственного сына. Он старше меня был, вот как твой Николай. Десять лет прожила с ним как в Раю. А потом он неожиданно скоропостижно умер. У меня остался маленький ребёнок, и никаких средств к существованию. Любовь моя умерла вместе с ним. Поэтому дальше в мужчинах я видела только мешки с деньгами. Сначала нужно было растить Мишеньку, потом поднимать тебя. Одному рада, что тебе у Бога вымолила такого мужа. 

Так что, как ни приятно мне с тобой болтать, ступай назад. 

Миг спустя я вижу в зеркале только своё отражение. 

Возвращаюсь спустя всего пять минут. 

Стюардесса стоит со стаканом воды в руке, наклоняется над Колей, и вдруг начинает истошно кричать: 

— Врача, врача, срочно, врача! 

Вот тогда впервые в жизни я ловлю себя на безумной мысли о том, что моим родителям повезло. Ведь они были вместе в момент гибели, и так и остались навсегда вдвоём. 

Стоя на коленях и целуя мужу руку, я слышу, как самолёт выпускает шасси. Прижавшись ухом к груди мужчины, любовь к которому я по-настоящему признала только в этом замкнутом пространстве, так сильно пугавшем меня всю жизнь, я молюсь о том, чтобы его сердце продолжало биться. 

— Бейся, бейся, бейся! 

И, вопреки всепоглощающему ужасу, сейчас терзающему меня изнутри, оно – бьётся.