Про долбанутых гениев-разгильдяев

(акынство, работать не хочу)

Все-таки мемуары художника Константина Коровина - это шедевр. Вот честно, прочитав практически все его тексты - не могу определиться, в чем он был больше талантлив - в живописи или в литературе.

Совершенно шикарный эпизод про то, как долбанутый гений Врубель взял халтуру.

Контекст - и Коровин, и Врубель еще молоды и никому не известны, денег у них нет, заказов нет, поэтому вынуждены вписываться во всякую фигню.

Они случайно знакомятся где-то в Полтавской губернии, куда Коровин приехал подхарчиться у родственников, а Врубель работает гувернером.

_________________

Утром Врубель начал писать с фотографической карточки покойного сына хозяев дома, где мы гостили. Он взял у меня краски: желтую, черную, зеленую и киноварь. После обеда Врубель позвал меня смотреть портрет. Пошли все. Военный дядя стоит, горячится и говорит: «Не кончено еще, не кончено». Он махал руками и говорил «не кончено», вроде как испугавшись чего-то. Врубель написал желтой охрой с зеленой (ярким центром губы киноварью) византийскую форму, как тон икон, с обведенными кругами подобно новгородским ликам Христа.

Было красиво и особенно. Мальчик был похож, но жутковато смотрел белыми зрачками. «Как интересно», — сказал Михаил Александрович. Все молчали, потом пошли на террасу пить чай. Дядя говорил: «Не кончено еще, а вот Маковский, тот — раз и готово».

Хозяйка сказала мне: «Скажите вы Михаилу Александровичу, я ему все говорю — ведь у Коли были голубые глаза, а он делает белые». — «Потом, матушка, он сделает голубые: еще не кончено», — говорит дядя, искренне желающий, чтобы все было по-хорошему.

По всему было видно, что портрет Михаила Александровича взволновал весь дом. Стало тише, невесело, перестали говорить анекдоты, слушая которые от души смеялся Михаил Александрович, и даже сам рассказывал анекдот, что к нему совершенно не шло, и рассказывал невозможно плохо.

На другой день портрет был переписан. Лицо бело-голубое, в два раза больше натуры, глаза зеленые, зрачки черные. Он был весь мягкий, как вата, как облако. Дядя умолк. За обедом вздумали рассказать анекдот, ничего не вышло — мимо. А я смотрел на Михаила Александровича, на его английскую выправку и думал: «А замечательный ты человек» — и посмотрел ему прямо в глаза. Вдруг Врубель сказал: «Константин Алексеевич, выпьем с тобой на „ты“». Я принял с радостью предложение. «Я Моцарт, — сказал мне на ухо Врубель, — а ты не Сальери, и то, что делал я, тебе нравится, я знаю».

На другой день дядя поймал меня в саду — я писал мотив, маленький этюд, — подошел ко мне и сел рядом. Я бросил писать, тоже сел на лавочку, которая была около. Дядя вздохнул. «Ну, что же это такое, Константин Алексеевич, — с укором в голосе начал дядя, — ведь его просят, все говорят, все — у Колечки были ведь голубые глаза, так зачем же он сделал зеленые? Ведь Михаил Александрович — воспитаннейший, культурнейший человек, ведь вы видите сами... И потом, голова очень велика! Я ему говорю: „Михаил Александрович, голова очень велика и глаза нужно голубые“, и дал ему честное слово, что так было. Знаете, что он отвечал? — Это совсем не нужно!»

Но при этом, надо заметить, характерно то, что этот дядя, простой и добрый человек, столь озабоченный и обеспокоившийся Михаилом Александровичем, даже не вздумал посмотреть, что я писал тут, около него.

К вечеру портрет был опять желтый, но другого тона, с дивным орнаментом герба сурикового тона, но такого орнамента, что я никогда не видел.

На другой день портрет опять для всеобщего удовольствия был просто нарисован с фотографии, очень скоро и очень просто раскрашен, с голубыми глазами.

Все были в восторге. Орнамента, герба не было, был простой коричневый фон. Дядя сказал: «Ну вот, я прав — теперь окончен», целовался с Михаилом Александровичем.

Все были веселы и довольны".

_____________

Вы думаете, на этом все закончилось? Если бы. Лет пять спустя:

______________

Надо заметить, что в это лето мы, я и Михаил Александрович, как-то со всеми поссорились — что-то было острое, все возненавидели, и вообще жизнь наша считалась не положительной. Нужда схватила нас в свои когти, и мы целые дни сидели в мастерской <...> иногда ходили в Петровско-Разумовское, где много говорили, а потому не скучали и были довольны смехом, который не покидал нас, дружбой и исключительной новизной.

Но жилось тяжко — нужда, никакой работы.

В одной семье были именины, и дворник дома передал нам, что господа просят написать что-то. Михаил Александрович пошел и потом писал на голубом коленкоре, выводя орнамент и <...> буквы, следующее: «Николаю Васильевичу слава!», «Боже, Левочку храни!», «Шурочке привет!»

Получено было за это произведение десять рублей. Но как написал Врубель, какой особенный был шрифт — свой, и какой! И тут Михаил Александрович проявил свой необыкновенный дар графической черты и формы. Потом мы только и говорили: «Шурочке привет! Боже, Левочку храни!» Вскоре я стал писать декорации, а Михаил Александрович панно «Фауст».

_________________

Кстати, вы знаете, при каких обстоятельствах был написан знаменитый портрет Коровина работы Серова - третьего друга в этой гоп-компании?

Это, если не путаю, 1891 год. После неожиданной смерти сына Мамонтовы решили сменить обстановку и уехали путешествовать в Европу, а все прижившиеся у них художники - безденежные доны - разбрелись по Москве.

Врубель прибился к Кончаловским (прадеду Никиты и Андрея Сергеевичей), а Серов с Коровиным сняли мастерские по соседству, причем Коровин страшно гордился тем, что сторговал за свою много дешевле Серова.

Но зимой выяснилось, что мастерская Коровина не отапливается - почему и сдавалась так дешево. Серов тогда получил жирный заказ на портрет императорского семейства от дворянского собрания губернского города Харькова, а Коровин стучал зубами, как никогда в жизни - во всех смыслах.

Именно в той мастерской его - для фана и вечности - и рисовал Серов. Как жаловался потом Константин Алексеевич: "И, главное - в жилетке ему надо было позировать! У меня эта жилетка уже к стене примерзла, а он все рисует и рисует...".

Потусовавшись немного в юности с художниками, я понял, что ни фига в этом мире не меняется.

Нового Врубеля, правда, среди моих знакомых не оказалось.

Но несколько хороших художников было.

Дай им бог здоровья.