Дзига но Мондай

Или трёх(с)частие дуголовых.

1.

Алексей Козырев. «В тени Парнаса и Афона»: 

«… в душе своей и по темпераменту Ильин всё-таки был революционером и романтиком, восстающим против серости и „смесительного упрощения“ как буржуазности, так и социализма, оттого не случайна его близость к таким фигурам, как Константин Леонтьев и Леон Блуа, в чём сам он признается Бердяеву: „Прежде всего я понял, что все мною совершенное, особенно со времени моего падения, было страшной безобразной службой мещанству, своего рода „черной мессой“ мещанству. Но ведь мещанство – это та самая семипудовая купчиха, ставящая от чистого сердца свечку Богу, и в которую воплотился черт. Тут–то я понял, что Толстой и Достоевский говорят об одном, и только головы у них, как у двуглавого орла, направлены в разные стороны. И если основная тема Достоевского есть свобода, то основная тема Толстого есть освобождение от идолов. Но идолотворение есть корень мещанства. По-новому засияла передо мною звезда Леона Блуа, и я, оборванный, голодающий и больной, стал с мучительной радостью упиваться его неистовыми диатрибами. По-новому понятые Толстой, Достоевский и Блуа открыли мне глаза на внутреннее сокровище той борьбы, которую вела русская интеллигенция и которая закончилась на наших глазах актом такого героизма и проявлением такой силы, о которую сокрушается прилив самого гнусного проявления насильничающего мещанства, какого только знал мир. „Утёс“, о котором мечтал Тютчев, возник из той самой революции, которую он отрицает. Вообще же придется сказать: велико чудо русской революции. Теперь-то я понял все безобразие „семипудовой купчихи“: семьи, собственности, права, государства, эстетства – этих врагов Божиих и человеческих, этих <слуг?> антихриста. Собственно говоря, христианство почти что и не начиналось“ (письмо от 25.04.1943, Париж, л. 32—32 об.)». 

В кулачок, хихикая: нашёл, кому признаваться.

2.
Японская проекция Розановского «суицидально-преступного» мгновения (см. «Легенда о Великом инквизиторе»), опосредованно, через Льва Шестова, отразившаяся в ренегате коммунистской идеологии:

«Камэй Кацуитиро <…> летом 1928 года, будучи студентом Токийского университета, был арестован как член так называемого “Общества новых людей” (“Синдзин кай”) – студенческой социалистической организации. Его заключение длилось 3 года. После освобождения он стал активно пишущим пролетарским критиком и публицистом. <…> Вобрав в себя “тревоги и волнения Шестова”, иными словами пережив на собственном опыте “переворот убеждений”, он стал активным членом журнала “Нихон роман-ха”, принадлежавшего к литературному направлению “японского неоромантизма” и основывавшемуся также на опыте психологии “нового поворота”.

В процессе перерождения марксиста Камэй Кацуитиро значительное место в его пораженческой психологии, возникшей в результате “поворота”, занимало решение так называемой “эго-проблемы” или проблемы “собственного я”, которая имела целью оправдать и спасти себя (“Дзига но мондай”). <…> Камэй в решении проблемы “собственного я”, следуя вслед за Л.Шестовым, считал, что облик Достоевского совмещает в себе черты мученика и вероотступника. Так называемым мучеником Достоевский стал, поднявшись на эшафот, а вероотступником, пройдя через смертную казнь и обретя жизнь, после чего в условиях длительной изоляции “глубокие размышления о «собственном я» неизбежно привели его к не совсем обычной психологии”, а именно – “он начал рассматривать поведение человека во время какого-либо политического движения не как поступок, а как психологию”. <…> Камэй пришел к выводу о том, что “мученичество и миг вероотступничества почти ничем не отличаются друг от друга”» [Выделил. - Л.]. – Т.Киносита. антропология и поэтика творчества Ф.М. Достоевского. СПб., 2005. С. 164-165.

Нотабень:
Определённо – всякая попытка решения проблемы «собственного я», базирующейся на поиске гражданином грядущего «идеального государства» верных средств к самооправданию и самоспасению, приводит к утрате «ценностных» ориентиров, к самоуверению в тожестве подвига и преступления, к иудиному целованию «Христом не того сошествия» иуды сатаниста Великого инквизитора. 

И ведь всё ровно то же и о том же. Именно – о раздвоении, о двурушничестве, в крайнем-то изводе.

Ну, чем не сон о злой прелести, а, дамоспода?

3.

Иван Ильин, «Достоевский и Гоголь»:

«Гений есть существо демоническое, или, вернее, даймоническое: он рождает и творит даймонов – демонов, свои образы; он излучает Эрос-любовь; он даёт им начало и сам есть в известном смысле “начало”, “принцип”; он создаёт своих вдохновителей и вдохновительниц и ими же вдохновляется. Сколько полубытийных ничтожеств получило благодаря гению свое истинное бытие и стали его вдохновителями, его творческим роком!

Но гений, существо богоподобное, “творец ангелов и духов”, сам, кроме того, является тварным ангелоподобным “даймоническим” существом. И через творчество гения мы понимаем смелое утверждение св. Григория Нисского, что ангелы могут размножаться. Образы, творимые гением, и суть такие размножаемые ангелы – даймоны. Они имеют свое отдельное, самостоятельное бытие и “витают в воздухе”. Дух гения по природе андрогин – мужеженское существо. Поэтому он творец мужских и женских духов–образов. В гении совмещены мужское божество Порос (богатство) и женское Пения (бедность). Они зачинают и рождают в нем страшного, всемогущего, противоречивого даймона – Эроса. Этот полубог есть двойник всякой гениальности. Он вдохновляется, но он же вдохновляет, т. е. вдувает дыхание жизни в творимые им образы, или же вторично рождает преждерождённых, своих полуреальных вдохновителей и вдохновительниц, страшно, демонически рождает их, иногда на погибель им и себе… Речь идёт, конечно, о настоящих поэтах, а не о самозванных ничтожествах.

Гений, хотя существо богоподобное, “творец ангелов и духов”, сам существо сотворенное, падшее и по человечеству – раздвоенное. Он родит свет и тьму по образу почвы, из которой сам возник. Это все касается и русских гениев – их в особенности, ибо на челе России лежит печать демонической гениальности преимущественно. Оттого она — не понята, непонятна и одинока – какова вообще судьба гения. Ибо гений — царь в пустыне и царь пустыни.

Гений – и гениальная Россия – стоят лицом к лицу с бездной свободы, в трагической раздвоённости света и тьмы».

*

Такое, вот, дзига но мондай. «Блоковщина», с Прекрасной Дамой и Незнакомкой (с пониженной социальной ответственностью). С женой-неженой и скороговорчато-оргазмическим «о-Русь-моя-жена-моя-до-боли». 

Совокупление Андрогина. Русь.

Это почти всё, что мы должны знать о себе.

Из репродуктора:

- Поезд идёт по расписанию, из точки в точку. Дугообразно.