Шильдичь

Goodbye cardboard city, или прощай, город притворщиков.

Об исконно русском, в частности – об истинных корнях формулы «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё», то есть о «священной» собственности, о «праве» и о без вины виноватой творческой интеллигенции и некоторой части деловых кругов.

Итак, 1896 год. 

Алексей Суворин публикует в своей газете следующее:

«Эмиль Золя напечатал в “Figaro” статью, относящуюся к нам, русским, больше всего. В Париже заедает теперь международная комиссия для пересмотра Бернской конвенции, и вот, пользуясь этим случаем, Э.Золя хочет убедить Россию пристать к Бернской литературной конвенции, т.е. платить иностранным авторам за право перевода их произведений на русский язык. Мне думается, что старания Э.Золя будут напрасны ещё долгое время, несмотря на свою убедительность. В его статье есть одна фраза, имеющая гораздо большее значение, чем он может думать. Он именно говорит: “Спешу прибавить, к чести России, что все русские, которых я старался убедить, что справедливость и собственное достоинство должны бы побудить их к этому решению (пристать к Бернской конвенции), казалось мне, не имеют никакой ясной идеи о литературной собственности”. Говорю, что эта фраза имеет большее значение, чем думает Золя, потому что в России и вообще идея собственности вовсе не так глубоко вкоренена в населении, как на Западе. У нас если собственность признаётся, то отчасти из боязни попасть под суд. Мы, в большинстве случаев, в глубине своего малокультурного сердца стоим ещё на границе того бесправия, которое выражается насмешливо-добродушной фразой: “моё – моё, но твоё – моё”. Причины этого, конечно, лежат в истории нашей, в нашем климате, в бывшем крепостном праве, которое было бесправием, в нашей бедности, с которою мы не пробовали ещё бороться как следовало бы. Не говоря о всём прочем, не говоря о пропойстве, которое само по себе как бы составляет подоходный налог, у нас на семьдесят дней больше праздников, чем в Европе, и нигде столько людей и так продолжительно не лежат на печи, ничего не делая или ковыряя от безделья лапти.

Возьмите только пятнадцать миллионов русских рабочих и разочтите, что они теряют в семьдесят дней праздников, которых Европа не знает. <…> полмиллиарда рублей, о которых мы нимало не беспокоимся. В этой беззаботности, которая придирается ко всякому случаю, чтобы прозевать целый день, и которая, кажется, говорит вам “что ни делай, всё равно ничего не будет”, лежит многое такое, что объясняет наше влечение считать не только своё своим, но и чужое – своим. Если наша армия побеждала так много, если она овладела столь многими областями, то отчасти, конечно, потому, что она не имела возможности лениться, зевать, соблюдала правила военной дисциплины и в праздники, делала походы в праздники и, вероятно, даже сражалась в праздники, побеждала и терпела поражения в праздники.

Если мы довольно беззаботный народ насчёт собственности вообще, то насчёт литературной собственности, естественно, как свидетельствует Э.Золя, и образованные люди не только беззаботны, но не имеют о ней никакого понятия. Образованный русский человек не скажет вам: “дайте мне три рубля на обед в трактире”, но он вам скажет: “дайте мне почитать вашу книгу”, а затем сам её даст другому, а другой – третьему и т.д., пока книга не зачитается, т.е. будет у вас украдена».

*

На этом прерву г-на Суворина, одного из лучших представителей народа своего времени, народа, к которому и мы, наверное, «принадлежим», как ни странно, потому у нас, скорее, прошлое принадлежит «настоящему», а никак не обратно. И вот у нас, у «священных» собственников, наши учители и наши «текущие» пророки с нарастающим остервенением продолжают учить – учить заёмными, преимущественно, а на самом-то деле сворованными, чужими мыслями и идеями, перелицованными слегка, разумеется, но подаваемыми как «своё», оригинальное, натруженное, выстраданное и неподдельное.

Иной раз к этой науке пришивается шильдик «постмодернизм» и к нему – нашлёпки на «пост».

Такая шильдичь, дамоспода.

Такой «закон».