Немного об "Играх"

Если бы меня спросили "как ты сама охарактеризуешь "Игры"? - я, наверное бы ответила, что это книга в которой практически все является не тем, чем поначалу кажется. И нужно время, чтобы этот обманный туман рассеялся. И что если приглядеться - она не столько об интригах и обмане, сколько  о пути через обманный туман - к самому себе. А еще она о музыке. И любви.

однажды он решается. Сбрасывает ирнуальские вышитые шелка, одеваясь как для недолгой прогулки в горы – одежда проста и не стесняет движений. Он уходит с виллы еще до восхода – рассвет окрасил небо, вершину и облака, но на земле еще царит сумрак.  Он идет по малохоженой тропинке в горы – к месту, где попрощался с Иридом. Ищет портал – в утреннем свете столб дрожащего воздуха ни с чем не перепутаешь.А найдя – закрывает глаза. Набирает воздуха в легкие, на мгновение задерживается на границе сопряжения сфер. «Дали небесные! – шепчет мысленно, про себя – это нужно быть безумцем – в такое поверить». И кажется – все это только обман. И шаг вперед ничего не изменит.

Но он делает этот шаг, и проваливается в густой теплый мрак – сутки Ирдала  заметно короче стандартных. И для него действительно оставили распахнутой дверь.

Ветер приносит ароматы почти позабытые – запах цветущего жасмина, одуряющий, плотный, хоть ножом его режь. А у горизонта бродит гроза – вспышки далеких зарниц и ворчание грома. Над головой небо пока что ясное – чистое высокое небо все в звездах – где-то там среди них солнце Рэны. Впрочем, далеко, невооруженным взглядом и не найти. А рисунок созвездий знаком и привычен. Это небо знакомо и город знаком. Город на семи островах… Он зовет его, этот город – пройтись по паркам, свернуть к мосту, пешком идя высоко над темными волнами, ежась под порывами ветра и с воды разглядывая диковинным распустившимся цветком вставшие здания центральной части. Где-то в этом городе – дом его внука. Найти не сложно – подойти к инфомату, отправить запрос, подождать доли секунды. Но отчего-то он медлит, хотя уже все решил. Отчего-то страшно шагнуть под датчики сканеров, показать себя, заявить о себе.

Он уговаривает себя, что хочет подождать до утра. Лишь до утра – несколько коротких часов, в городе, где был когда-то истинно юн и счастлив. Бродить по мостам и садам, смешавшись с толпой – Кор-на-Ри всегда полон туристов. Ему хочется посидеть в маленьком ресторанчике на набережной – работающим до самого утра – пока ливень начисто отмывает город. Смотреть как потоки воды слетают с силового купола и влюбленная парочка, мокрая, как выскочив из-под душа, забегает под купол, прячась от непогоды – и у парня такие сияющие глаза, а девчонка смеется, держа туфли в руках. И не могут они наглядеться друг на друга. Не могут не целоваться, пока ток теплого воздуха в минуту сушит волосы и одежду.

 Ох, уж эта неподдельная молодость. Этой радости в унисон поют синие камни у сердца. 

Он, чуть поколебавшись (ох, эти сканеры) заказывает кофе – черный и очень крепкий, пока слепой белый ливень прячет город за потоками воды. У местного кофе слегка странный привкус. Он успел забыть его. Он смакует его… Столько лет… Столько лет – две трети жизни он не покидал Рэны. Боялся – системы идентификации немедленно его опознают. И эта новость без задержек дойдет до Алашавара. Но теперь-то уж что. Он ведь сам  решил – пусть будет эта встреча. Пусть будет. Может быть, Элейдж, и правда, не враг…

Ах, какой же он все-таки трус… Ведь он же не был таким. Когда-то не был… Как давно это было…

Он смакует каждый глоток. 

«Почему «Ареттар»? 

«Ну, я так хочу»

Кажется, здесь. Здесь или где-то в таком же заведении в этом самом городе он взял аволу из чужих рук. Или то было в садах? Он запел… И его услышали. Мальчишка, рожденный даже не в Лиге – стал ее всеобщим любимцем. Потянуться бы, запеть, вторя симпатичной певичке, что поет его песни – отдаваясь каждому слову душой.

Но в отражениях стекла и стали – белый призрак. Блеклая, жизнью битая, моль. А руки просят – дайте им инструмент. Пальцы будут перебирать, лаская, струны.

Искушение, которому противиться не хватает сил. Вдохновение выше всего – трусости, боли, желания спрятаться. Это выше него самого. Это – океан. Это – стихия. Не устоять, нет не устоять… 

Он подходит к одному из музыкантов -  и шепчет, и просит… и уговаривает… И авола ложится ему в ладони. И вспоминается как-то быстро, совсем быстро – он проверяет струны, он извлекает звук – руки помнят.  Странно, но руки помнят всю ту старую науку и мастерство. И авола поет, отзываясь на его прикосновения. Поет то медово, тягуче, то высоко и звонко. Авола поет – и пропадает весь мир – он не просто скрыт потоками ночной грозы, он размывается, он исчезает. 

Он не поет – только шепчет слова. Поет авола. Поет так, словно смеется и плачет. Словно любимая женщина в его руках. Ах, какой у нее голос! Как отчетливы не его – ее слова. А он петь не может – от него остался лишь шепот. 

Но почему-то смолкают все голоса. Только льется песня аволы. Почему-то… И посетители ресторанчика и работники кухни – собираются вокруг. Ловят – каждый звук, затаив дыхание. Слушают, словно ничего подобного раньше не слышали…

И мертвая тишина встречает его, когда смолкает голос аволы. Тишина потрясенная… Словно вдруг узнали. Словно разглядели кого-то другого за лишенной огня белой маской.

И снова хочется убежать – скрыться за дождевой завесой, потеряться в ночи – найти путь к порталу… сбежать. Вот только от себя не сбежишь. 

Понимание приходит – словно раскрывается дверь. Нельзя быть собой наполовину. Можно носить блеклую маску. Но можно ли – не творить? 

Он откликается на просьбу сыграть еще. В этом маленьком ресторанчике он играет и напевает чуть слышно – почти до рассвета. Давно прошел ливень – только деревья под ладонями ветра отряхивают с крон последние капли влаги. И давно в этом скромном заведении нет пустых мест – голос аволы притянул людей, словно магнит. 

Лишь иногда он останавливается – отпивает глоток воды, дает отдохнуть пальцам и снова возвращается к музыке. Вдохновение – это стихия. Вдохновение – это больше, чем жизнь. Вдохновение сродни безумию. Что против вдохновения холодная логика и рассудок? 

Авола – его жена. Музыка – страсть и жизнь… Не может он петь, так пусть поет авола. Пальцы трогают струны – он отвык, но ни разу не сбился. И мелодия звучит, разливаясь в ночи неведомым колдовством. Мелодия ведет, вызывая улыбки и слезы. Авола – чужая авола смеется в его руках, как когда-то смеялась своя. И оторваться от нее уже почти невозможно.