Мансы старого еврея. Изина пианина.

ИЗИНА ПИАНИНА.

Мы с дедушкой выходим из подъезда. Я в руках с габардиновым отрэзом, а он в желтых кожанных немецких перчатках. Откудова перчатки? Ну, вы же помните за немецкого генерала? Вот, скажите, где в СССР можно было достать настоящие кожанные перчатки на тонкие, длинные, музыкальные еврейские пальцы? Правильно! С немецкого генерала! Но, евреев в СССР много, а немецких генералов мало! Последнего из них дедушка встретил в 1945 году, и больше как-то не попадались. Поэтому перчатки дедушка берег.

А генерал этот, просто, оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Был он уже старенький, в отставке. Имел домик на берегу Одера, где проживал вдвоем с пожилым шофером, по совместительству поваром и садовником. После форсирования Одера Красной Армией, он решил двигать на Запад. Погрузили пожитки в машину и поехали по проселочным дорогам, чтобы не нарваться на русских. Но, таки да, нарвались. Правда, не на русских, а на евреев, но картины это не меняет. Дедушка со своим водителем Мишей (читай Мойше) из Нежина на Опеле возвращались с передовой в штаб 61-й армии, где дед был начальником отдела. И заглохли. Стоят, ковыряются в двигателе, а тут лимузин подъезжает. Дед с водителем в немецких танковых кобинезонах, в танковых шлемах, машина немецкая. Попробуй разбери, кто есть ху. Генеральский лимузин остановился, и водитель решил предложить помощь. Подошел, поинтересовался, чем помочь. Дед ответил, но еврейский акцент его выдал. Немец потянулся к пистолету, но Мойше его быстро успокоил при помощи гаечного ключа. Генерала с его водителем связали, пересадили в дедушкину машину и оставили на дороге. А сами поехали в штаб на генеральском лимузине. Машина под завязку была загружена всякими вещами, и была чуть-чуть затрофеена дедом. Причем, только машина. Все, что было внутри, дедушка по описи передал трофейщикам. Ну, кроме перчаток, часов и кожанного портфеля. После войны дедушка пригнал эту машину в Харьков. Первое время работники ОРУДа (отдел ругулировки уличного движения - так тогда называлось ГАИ), не знали, кто ездит на такой шикарной машине, перекрывали движение и брали "под козырек". Но в 1950 году, когда дедушка вышел в отставку в звании подполковника, машину, все-таки, пришлось сдать.

Нам надо было на трамвай, на третью марку. Дело в том, что в Харькове нет номеров трамваев, только марки. Третья марка, шестая марка, девятая...Ждем. Дед продолжает ту накачку,  которую не закончила бабушка:

- Лёсик, смотри отрэз не оставь в трамвае, как портфэль в прошлый раз.

За тот прошлый раз дед никак не может успокоиться. Потому что, скудова портфель? Ну  вы поняли - да, именно тот, с немецкого генерала! Из настоящей "крокодильской кожи", как говорил дед. Осенью я встречал его на вокзале из командировки. Он мне доверил нести портфель, а я его оставил в трамвае. Хорошо, что возле остановки трамвая стоял дядя Лазарь из пуговичной мастерской со своей инвалидной коляской. Так они на той коляске догнали трамвай и спасли портфель.

- А, шо было бы, если бы в том портфеле были бы ещё и деньги? - стыдит меня дедушка.

- Дедунюшка, ты не так спрашиваешь. Нужно было спросить: Чего бы там уже не было, если бы там были деньги?

Вот зачем я это сказал?

- Я тебе только раз говорю. Это с нами ты можешь говорить без задней мысли, а с другими мысль должна быть спреди языка. Када приедем к Мендлу, ты лучше хальт цунг хинтер цейн (держи язык за зубами)! Аойб (если) ты с ним сцепишься мит цунген (языками), мы студова никогда не уйдем! Это же ж не человек, а радио! Не замолкнет, пока не выключишь!

- Дедунюшка, ты мне столько раз говорил про "только раз", что я уже  не помню сколько раз!

Ну, вот, зачем я это сказал?

Дедушка задумчиво посмотрел на меня и сказал:

- Када встанем с трамвая, там на Ващенковском есть хозяйственный. Напомни мне туда зайти.

- Зачем?

- Наждак купим. Будем тебе твой язык тупить, как он у тебя такой острый, как мессер (нож)!

Но долго дед на меня сердиться не мог,  как я есть его любимый внук. Тем более, другого нет! Слава Б-гу, я ему это не сказал вслух. Я ему это подумал.

Подходит третья марка, садимся, едем. И тут трамвай проходит мимо Нового Цирка, построенного в начале Грековской улицы, сразу за Рыбным мостом, на месте Трехсвятительской церкви. Мы с дедушкой смотрим на Цирк, на его бруки, и начинаем дико хохотать. Народ в трамвае быстренько освобождает вокруг нас свободное место и как-то подозрительно шепчется. Нас с дедом от Сабуровой Дачи (Харьковский сумасшедший дом) спасла только нужная нам остановка - Ващенковский переулок.

Вышли и оказались прямо перед хозяйственным.

- Ну, шо, зайдем? - продолжая по инерции смеяться, спросил дедушка.

- Не-не-не-не! Я уже затупился! - ответил я.

Ну, зачем я это сказал?

- Ой вэй! Как есть, швицер! - дедушка покачал головой, вздохнул и пошел к ателье дяди Менделя.

Улица Грековская, 14. Небольшой полутораэтажный дом. Когда-то он был двухэтажным, но за прошедшие годы то ли дом осел в землю, то ли уровень земли повысился. Но теперь весь бывший первый этаж стал полуподвальным.

Ателье дяди Менделя занимало правую, меньшую, часть дома, включая и полуподвал. Вы когда-нибудь слышали про сокровища Эльдорадо? Так вот, это жалкий ломбард, по-сравнению с этим подвалом. Там было все, что люди стаскивали туда на протяжении почти 100 лет. Мебель, посуда, одежда, и все-все-все! Когда мы с Толиком последний раз были в этом подвале, мы там потерялись, и нас искали часа два. Тетя Фира, мама Толика, привела нас к дяде Мендлу посмотреть за нами, пока она сходит на Рыбный базар. А он, как человек увлекающийся, сразу за нас забыл, и был очень удивлен когда тетя Фира, вернувшись с базара, спросила, где он прячет детей. Он помнил, что у него есть только один сын. А тут жена спрашивает про дети! Дядя Мендель начал ворошить в памяти на предмет, где у него еще могут быть дети. Но тетя Фира сделала ему облегчение, напомнив, что привела к нему двоих, а теперь нет ни одного!

А мы с Толиком в это время искали в подвале пулемет. Он сказал, что пулемет там точно есть. Потому, что где ему ещё быть, если не там? Не нашли... Я думаю, что он там все-таки был, но нас нашли раньше, чем мы нашли пулемет.

Дядя Мендель встретил нас с распростертыми объятиями. И сразу же началось!

- Шалом, Нюма! Я уже начал забывать, шо Вы тоже живете в Харькове! Как Нюся? А! Я уже ж спрашивал утром! А Сима? А....

Пока дядя Мендел интересовался за всех наших многочисленных родственников, я имел пять минут оглядеться. Все ателье представляло из себя большую комнату в три окна. Всю середину занимал огромный раскроечный стол. Вдоль стены с окнами стояли, сверкая хромом, какие-то механизмы, похожие то ли на пыточные приспособления, то ли на запчасти к НЛО. Однако, при ближайшем рассмотрении, я понял, что это разные виды швейных машин. Но конкретного их назначения не понял. На стене напротив окон были закреплены металлический трубы, на которых на тремпелях висели готовые и полуготовые заказы. Вы спросите, что такое тремпель? Ну, так я отвечу: не что такое, а кто такой! Тремпель это еще один знаменитый харьковский еврей. Он имел швейную фабрику и придумал продавать готовую одежду на плечиках. И на каждой вешалке стояло клеймо:"Тремпель". С тех пор в Харькове плечики называют тремпелями.

Всю торцевую стену у двери занимал стеллаж, на полках которого стояло множество белых цилиндров, исписанных какими-то каракулями и цифрами.

А стена напротив двери была пустая, если не считать старинное черное пианино "Беккер" с двумя медными канделябрами. Пианино сверкало так, как-будто только что вышло из стен фабрики, хотя было видно, что оно старинное. Именно это пианино привлекло дедушкино внимание. Слова дяди Менделя пролетали мимо его ушей. Он подошел к инструменту, осторожно погладил его, приоткрыл крышку и пробежался по клавишам.

- Мендель! Откуда?

- Нюма! Ну, вы как здрасьте! Вы же ж знаете, шо в этом доме жил сам Изя Дунаевский! И на этой пианине он учился играть. Нет, конечно же, он учился играть на скрипке. Но скрипка для хлеба, а пианина для души! Када они отсюдова уехали, скрипку Изя забрал, а пианина осталась. Те шлимазлы, шо тут поселились в пианинах не разбирались и засунули её в подвал. Это же ж не скрипка - быстро не продашь! А я случайно нашел. И, представляешь, в прошлом годе, открывается дверь и заходит Изин сын! Тот, шо раньше был Пашковым, ну Максим. Приехал в Харьков на гастроли и решил проведать отчий дом. Увидел пианину и задрожал:"Папина пианина! У меня есть его фотография на ней! Продайте! Плачу любые деньги!" А я ему так ненавязчиво говорю:"Шлемазл! Шоб я за Изину пианину денег взял? Так я же ж не последний поц! Бери за так!". Договорились, шо он за ней машину пришлет. Я подождал, а машины нету! Решил изделать ей ремонт. И, таки да, сделал! Коля-краснодэрэвщик привел в порядок фасад, а Додик Шварц, шо у вас в джазе тоже на пианине лабал, настроил. А тут и Максимка позвонил - послезавтра придет машина. Нюма, не хотите проверить, пока я Лёсика мерать буду? Лёсик раздевайся!

- Совсем?

Ну, вот зачем я это сказал?

- Не-не-не, - замахал руками дядя Мендель, - ты же ж не мадам Фрумкина, и даже ж не ее дочка Циля, шоб я на тебя раздетого смотрел. А, вот там, скажу я вам, есть на что посм...

Дядя Мендель увидел, как дед поднял правую бровь, и прервался на полуслове.

- Да...Хм...Тебе еще рано! У тебя все еще спереди! Вот моему Толику скоро 20 лет, так он мне в любой момент может какую-нибудь некейву привести!

Я уже было открыл рот, что бы поправить дядю Менделя, шо не 20, а 5, но дед показал мне кулак, и рот сам собой захлопнулся.

Я разделся "до не совсем", дед сел к пианине, а дядя Мендель начал свои замеры. И тут я понял, что за цилиндры стоят на стеллаже. Дядя Мендель делал записи прямо на манжете на левой руке! И тут дедушка заиграл "Когда простым и нежным взором..." А дядя Мендель начал отбивать чечетку, не прекращая обмера!

Я дрожал от еле сдерживаемого смеха, а дядя Мендель на меня прикрикивал: "Не смыкайся!"

Музыка кончилась, обмеры тоже. Дядя Мендель разложил на столе ткань и, сверяясь с моими размерами, начал что-то подсчитывать в уме, шевеля губами.

- Так, внимание! - громко произнес он, - Я строю костюм! Чисто английский, однобортный, на две пуговицы, с одной шлицей, с острым лацканом! С жилёткой на 5 пуговиц. Никакого волоса и бортовки!

Заметив поднятую левую бровь деда, он пояснил:

- Представляете, Нюма, вчэра был у том кагале, который они называют складом фабрики индпошива. Так я нашел там два лурона клеевой подкладки. Прикладываешь, утюжишь и усе! Никакого волоса! Там у них на складе стоко всего, шо я подумал, шо уже дожил до коммунизма.

Заметив обе поднятые брови дедушки, дядя Мендель опять притормозил:

- Понял, Нюма, понял! За политику, ша! Тем более, шо нам немного уже осталось... Всего 5 лет до коммунизма, или, как оно там называется!

Наконец, все догорено, первая примерка назначена, и мы с дедушкой возвращаемся на трамвае домой. Дед задумчиво смотрит в окно.

- Шо, не так, дедунюшка? - спрашиваю я.

- Да, вот, подумал, может зря я променял кусок хлеба на учиться? Сейчас играл бы у Лесика Вайсбейна (Леонида Утесова) в оркестре. И был бы и хлеб, и масло, и икра поверху!

Я молчу, впервые не зная, что ответить.

Приходим домой. Бабушка сразу поняла, что что-то пошло не так, и не стала приставать с расспросами, уйдя на кухню. Я устроился в спальне с "Трое в лодке", а дедушка начал нарезать круги вокруг стола в столовой. Наконец, он сел за наш "Красный октябрь", родного сына Изиного "Беккера", и начал негромко наигрывать джазовые композиции. Играл он минут двадцать. Потом бережно закрыл крышку и взял шкатулку, которая стояла на верхней крышке инструмента. Долго перебирал фотографии своего джаза, видимо, вспоминая друзей. Закрыл шкатулку и пошел к письменному столу. Достал Вальтер, масло, инструменты и начал его чистить. Собрав пистолет, положил его на стол, а рядом разложил свои ордена и медали, которые хранились в одной коробке с пистолетом. Долго смотрел на них, а потом ударил кулаком по столу и громко сказал: 

- Нет! Не зря!

PS. Продолжение следует?