Хламовня

Дмитрий Писарев, «Реалисты»: «Дайте капиталисту полное, прочное, чисто человеческое образование и он сделается не благодетельным филантропом, а мыслящим и расчётливым руководителем народного труда, т. е. таким человеком, который во сто раз полезнее всякого филантропа».
Николай Бердяев, заставший престарелых почитателей рано отшедшего Писарева, утверждал, что характерным для «шестидесятников» (искателей путей счастьефикации в пореформенную эпоху, при Александре Втором) было «превращение материализма» «в своеобразную догматику», что в них проявилось неприятие «культурного творчества», общепринятой эстетики и её «ценностей»; причиной выставлена «семинарская формация души», безбожный аскетизм.

Мне, скажу с недоуменьем, странным видится это сочетание – искание «пользы», именно что религиозная вера во «всемогущество» науки, в частности, в деле преодоления бедности и достижения «благосостояния граждан», с одной стороны, с другой – хламида аскета, презирающего «спасительную для мира красоту», а с «красотой» и мещанина с требовательным его тезисом: «Сделайте мне красиво!» Ведь этот аскет именно «мещанской» красоты требует. Красоты «в брюхо», потому тот же Писарев предлагал проверить на разбиваемость всё что ни есть на свете, и что разобьётся – сдать в «хламовню», вместе с религией, философией, беллетристикой, поэзией и проч. «Практическое дело», «конкретная польза», «расчётливый народный труд» под руководством «чисто по-человечески образованного капиталиста» – вот идеал.

Хрестоматийные триста процентов профита как мотив преступления. Конкуренция как извод социал-дарвинизма. 

Государственный капитализм, в цинично-лицемерной маске «социальности». Без пяти минут наше настоящее, где хламовни уже полны, да не всё ещё разбито.

Требование русского безбожного аскета-шестидесятника (нигилиста) иначе, по-моему, понять нет возможности.

Где «польза», там «интересы» и неизбежные «качественные изменения». «Преемственность поколений». «Государственная стратегия недоразвития» всего, в первую очередь – образования. Ведь без «чисто человеческого образования» и завалящего филантропа не получишь, не то что «мыслящего и расчётливого руководителя народного труда». 

Есть социальные школы, есть частные. От 30 тонн в месяц до 100. Есть и покруче, но «за углом», как галстуки у малиновых пиджаков из анекдота. С гарантированным поступлением в «руководители народного труда».

Я их вижу. Очию.

Как всю полноту морали, глазурно покрывающей начинку.

Аскетично?

По-божески.
Whynot.
Что-то в этом «семинаристское» как переодетое слышится. Нотка. Одна. С фальцетинкою.

P.S. У меня есть знакомых капиталистов, больших, средних и малых. У меня есть, как говорят «в народе». Разные люди, хорошие, по-хорошему-то. Потому нехороших из знакомства давно изъял. Мыслящие и расчётливые. Полезные. И мне их жалко порой. Как жалко полезных каких-нибудь зверков, букашек, кустиков, травинок. Чисто по-человечески жалко: они тоже хотят есть. 

И себя нелюбимого собою – жалко: я тоже полезный, по-своему мыслящий и по-своему расчётливый. С чисто человеческим образованием. Я тоже в хотелках.

Все мы в одном котелке. С ухой. Наваристой.

Why not.

Уроборос

Я развлекаю бывших рыб.

Уильям Блэйк, Златая сеть

Златоглазые рыбы, безмозглые рыбы, рыбы чьих-то меню, в рыбаках, едоках, пóлны ль ваши моря, – отвечайте мне, ибо я вода, проводящая вымерзший страх. Он течот сквозь меня жидкотелым кристаллом, бестелесен, беззлобен, невещная пыль. Он велик тем, что весь умещается в малом, он ничтожнее истины, славящей гиль, где живут златоглазые, глупые рыбы, рыбы славных морей и бессловных болот, гимнопевцы в сетях моровой диатрибы, самоедный, уловленный счастьем народ.