О двух книгах БНС

Сказку (сценарий мультфильма) «Экспедиция в преисподнюю» С. Ярославцева с прочитала довольно поздно, вполне уже взрослой студенткой. И подумала так: наверное, я, будучи маленьким существом с лапками, в тандеме Братьев больше люблю АНС, простите меня, БНС. За юмор, которого нам не хватало, как витамина С на цинготном корабле. (На безнадежном корабле поколений, который при нашей жизни не прилетит в Мир Полдня.) За мушкетерскую дерзость, которой не хватало еще больше. За локальные победы героев, которые оставались победами, даже если все заканчивалось плохо. За Японию и англоязычную заграницу, за новые измерения, в которые большинство авторов приключенческой литературы проникнуть не могли ввиду незнания языков...

 Ну да, как-то забывалось, что «Дьявол среди людей» и «Подробности жизни Никиты Воронцова» — это тоже С. Ярославцев.

 «Поиск предназначения» и «Бессильных мира сего» я, можно сказать, не читала. Точно не читала так, как остальное. Про СССР и девяностые, да ну. Против девяностых как таковых ничего не имела, но свободу, которую они принесли, немедленно использовала для вылета по эскапистскому маршруту. Меня интересовало только Средиземье, а потом германские земли Священной Римской Империи 1540 года. В не моих книгах интересовало примерно то же. Обратно в нашу реальность меня не мог заманить даже БНС. В гробу я ее видала. Реальность «Понедельника» или «За миллиард лет до конца света» — это другое, это для таких маленьких существ, как я, уже прошлое. Не настолько древнее, как Петербург Достоевского или Москва «Двенадцати стульев», — слегка памятное мне, но уже не то, в котором мы живем, а значит — тоже терпимо.

И вот благодаря этому у меня сейчас оказались две новые книги БНС, которые я за последние годы перечитала несколько раз. Как та британская Гвиана, залепленная рядовой маркой и ранее не замеченная. Или как будто снова заработало то знаменитое онлайн-интервью.

И сами-то истории, возможно, не так драгоценны. Политика (кто ж знал, что проиграют и генералы, кроме генералов известного департамента, и интеллигенты, а о коммунистах и речи нет). Вечные темы, соблазнительные для всех нас. Учительство, раскрытие талантов, ответственность талантов. Черный «Мост короля Людовика Святого» или черный же «Дар» Набокова, «работа судьбы в нашем отношении». Соблазнительные, но тяжелые для сочинителя. Эти истории плохи тем, что к ним не приделывается ударный финал (по-хорошему, мы не знаем, в чем состояла работа судьбы, даже когда знаем, что она была). И счастливый финал не приделывается, безнадежных же концовок никто не любит. А хороши они тем, что в них, как в калейдоскоп (черно-серый), можно смотреть бесконечное число раз и видеть новые узоры

Не предлагаю любить эти две печальные книги больше Полдня, «Пикника» или «Трудно быть богом». Но снова прочитать слова БНС — бесценно.

Ощущение бесчестья мучило их и угнетало, словно дурная болезнь. (…) И бессмысленно было – идти на площадь. Не только и не просто страшно – бессмысленно! Они были готовы пострадать, принять муку ради облегчения совести своей, но – во имя пользы дела, а не во имя гордой фразы или красивого жеста. (…) Дело! Дело – прежде всего. В сущности, они по воспитанию своему и в самой своей основе были – большевики. Комиссары в пыльных шлемах. Рыцари святого дела. Они только перестали понимать – какого именно.

И все жадно читали самиздат – будто Конец Света приближался. А может быть, он и приближался. Шли обыски. Изымались тексты Солженицына и Амальрика. За «Раковый корпус» не сажали – это считалось всего лишь «упаднической литературой». Сообщали на работу, а там уж – как кому повезет. А вот за «Архипелаг ГУЛАГ» лепили срок без всяких разговоров – статья семидесятая УК РСФСР: хранение и распространение. Следователи (по слухам) называли эту книгу «Архип», хуже «Архипа» ничего не было – даже «Технология власти» в сравнении с «Архипом» была чем-то вроде легкого насморка. Говорили, что Андропов поклялся извести самиздат под корень. «Бесплодность полицейских мер обнаруживала всегдашний прием плохих правительств – пресекая следствия зла, усиливать его причины». Наступило новое время. Об оттепели начали забывать. Самые умные уже понимали, что это – теперь уж навсегда.

..Черт его знает, ну почему вся нынешняя интеллигенция обожает все эти уголовные романсы? Со студенческой скамьи, заметьте! Уголовников боимся и ненавидим, а романсы поем ну прямо-таки с наслаждением!.. А это потому, братец, что у нас народ такой: одна треть у нас уже отсидела, другая треть – сидит, а третья – готова сесть по первому же распоряжению начальства... 

Большинство присутствующих были ему несимпатичны. Он слушал их вполуха и раздражался, потому что говорили они – глупости и банальности (о бездарности, неумелости и слепоте гэбэшников), нервные глупости и колкие нервности – так же вот, вероятно, мыши у себя в подполье нервно рассуждают о тупой недалекости местного кота, только что сожравшего мадам Мышильду Двадцать Вторую...

Сейчас, однако, выяснилось – к неприятному его изумлению, – что оставалась в ящике также и целая папка «белого ТАССа» (совсекретно и для служебного пользования). (…)  Ничего особенного в этом «белом ТАССе» не содержалось, все это они знали либо по слухам, либо из «голосов», однако вполне мог возникнуть вопрос: а откуда у вас, собственно, эти материалы, гражданин Красногоров?

«Откуда ты знаешь, сколько раз умирал Сталин? Прежде чем о его смерти все-таки объявили? А покушение на Кастро – оно же удалось на самом деле! То-то американцы охренели, когда он через две недели снова вылез на трибуну как новенький! А сколько раз будет помирать наш Лёлик? Один раз, если хочешь знать, он уже отдавал Богу душу. И – как огурчик. Только дар речи некоторым образом поутратил – так он никогда и не был у нас Демосфеном. Я так и вижу, как лет этак через тридцать сидит наше Политбюро в полном составе: двенадцать трижды воскрешенных мертвецов, каждому по сто с гаком, лыка уже не вяжут, но – правят!..»

Ну и, ладно, стихи и песенки:

Ты сидишь у камина, и отблески красного света
Мерно пляшут вокруг, повторяя узоры портьер,
И, рыдая над рифмой, читаешь ты мраку сонеты,
И задумчиво смотрит на тебя твой седой фокстерьер...

Капитан, каких немного,
Джон Кровавое Яйцо –
Словно *опа носорога
Капитаново лицо!..

Я от ужаса дрожу, в изумлении гляжу:
Вроде ехал по дороге, ан – на дереве сижу!..

Мой милок, меня прости, вспоминай без горести –
Повстречалась мне береза на высокой скорости!..