Импрессионизм

- Художник был Эдгар Дега, любил ходить он на бега… Это мне как-то сказал Шамиль, а ему, горцу-технарю из казахских степей, оно откуда-то известно, да и звучит лихо, с огоньком. Дега открещивался от импрессионистов под конец жизни, но дело не в том.

 Импрессионисты гордились названием стиля, родившимся из желания задеть могучую кучу лягушатников-маляров со стороны какой-то знатной парижской газетёнки. Импрессионисты выставились где-то у цветущих каштанов, понабежало всяких высокодуховных мсье, разбирающихся в живописи и давай хаять этих не любителей классицизма, типа там:

- О-ля-ля, мон шер ами, что это за кисть, что за мазки, как на заборах Монмартра, какой позор на всю Францию, его не запить всем бургундским и не закусить всеми жабами Прованса под лавандовым крем-брюле, мерде, же ву при, же не ма сис жур, етит их налево!

Импрессионисты, несомненно, могли и расстроиться, но, прикинув половой член к носу, отпив абсенту и закусив каштанами, парни натурально плюнули на все эти мнения. И были несказанно правы, бо достаточно назвать трёх и всё встанет на свои места – Ренуар, Мане и Моне. Последних путайте на здоровье, им от такого фиолетово, они покинули сию юдоль скорби давным-давно и тогда же навечно вписали свои имена в анналы мировой культуры, учебники искусства и каталоги живописи ведущих галерей земного шара, равно как в списки богатейших частных коллекций. Не будь той выставки и нападок борзописцев, не сложилось бы с Пикассо, Дали, Ван-Гогом, Гогеном и прочими товарищами, давших знатного пинка развитию высокохудожественной мазни, передающей не только форму, но и как бы суть, дух, ощущения и впечатления. Две последних составляющих и являются главным у импрессионизма, где важна не тщательно-точная передача виденного, а её раскрытие через эмоции авторского взгляда. Ну, а если кому не по душе, чего поделать.

Эдгар Дега лучше всего работал пастелью. Его танцовщицы сине-голубых тонов, девчонки с открытыми прекрасными плечами живут в её мягких штрихах полтора века. Живые, дышащие, тёплые, женственные и готовые хоть сейчас зажечь канканом. 

Импрессионизм всегда рядом, хотя никто о нём и не думает. К жизни, как к рисунку, подходы разные. Мы видим одно и то же сегодня-завтра-послезавтра, встречаем знакомых незнакомцев с незнакомками, глядим на ежедневно меняющуюся жизнь, позже вспоминая эт всё как фотографии в альбоме, думая про картинку. Только память куда интереснее.

Люди узнаются не вглядываясь по походке, по голосам сбоку, по запахам из-за спины. Вовсе необязательно видеть чьё-то лицо, чтобы узнать знакомых. Достаточно зацепиться за отмашку рукой, за деталь одежды, за услышанное неверное ударение. Глядишь на фотографию старого автобуса и слышишь звон под полом, смотришь на деревья под ветром и знаешь их шум, замечаешь кучу листвы под дождём и ощущаешь её запах. Импрессионизм, как он есть. Круглосуточно, да-да.

Утро начинается с чириканья будильника. Стоило бы подумать о советском механическом, но в телефоне удобнее. Звуки фентезийно-прекрасного леса будят лучше риффов Металлики. Телефон рядом и если его выключить сразу, то несложно заснуть. Важнее достать беруши, они вдруг стали важной частью сна после операции на сердце. Затычек нет и мир вдруг резко становится громче и узнаётся по куче постоянных знакомых повторов. Во дворе есть собачий фитнесс за высоким забором, нормальные собачи бегают по бревну, скачут через покрышки, носятся друг за другом и почему-то их шум фоновый, не раздражающий и не нарушающий сон даже в выходные. Мелкие уродцы частенько злые и они никогда не занимаются фитнесом, сайгача по детским площадкам и их тявканье достаёт кого и где угодно. Вместе с ними шелестят опадающие листья, а зимой поскрипывает снег под ногами почти бабульки, бегущей от инфаркта по двору, наворачивая круг за кругом, только волосы назад. Движки отъезжающих машин все разные, вплоть до выхлопа с скрипа-стука подъездных дверей их хозяев. Почему красотке с ногами наружу круглый год не смазывается нижнюю петлю гаражной двери – Бог весть, кто сильно устал такой ерундой не разбудишь. Во дворе практически нет ворон, место умных ушлых серых бестий занимают тупые и все чернеюще-чернеющие голуби, крысы с крыльями, пять раз в день оккупирующие мусорку и по утрам делящие её с бабками-помоешницами, ждущими просроченной манны небесной от Магнита. УК ищет дворника, почему-то рассорившись с таджикскими мужем-женой, поутру бурно обсуждающих перипетии жизни вперемежку с уборкой мусора, и сейчас вместо них в основном хрустит жесть лимонадно-пивных банок под ногами узкоспециализированного утилизатора-старьёвщика, крейсерскими курсами-диагоналями рассекающего по нашему большущему двору. Двор просыпается вместе с чьими-то то ли любимыми, то ли обязательными оладье-блинами на растительном, наверное пользуемом раз третий и горчащем поверх свежевыпеченного теста под сметану с вареньем. Клёны напротив стремительно желтеют в такт надвигающемуся холоду и утепляющимся ежедневно-маршрутным бегункам, торопящимся мимо них на трамваи, электричку, метро или прост в сторону Заводского шоссе. Клёны на пару недель станут самым ярким утренним пятном, оформляющим эмоции с чувствами пятидневной обыденности в натуральный импрессионизм жизни вокруг, где финальным штрихом, особенно выделяющемся осенью, становится откуда-то возникшее на гараже упоминание Армении и 1915-го. 

Вот ведь.

Такие дела.