Пятая симфония Прокофьева

В нынешнем году исполнилось восемьдесят дет со дня мировой премьеры Пятой симфонии Сергея Прокофьева.

Симфония создавалась одновременно с несколькими другими сочи­нениями: весной и летом 1944 года Прокофьев торопливо оркестровал балет «Золушка», партитуру которого с нетерпением ожидали в Большом театре; писал музыку к кинофильму «Иван Грозный» — это тоже был срочный заказ. Но в то же время исподволь накапливался материал для симфонии.

Летние месяцы композитор провел в Доме творчества композиторов недалеко от города Иваново. Там, среди живописнейшей природы, после прогулок по лесу, в скромном домике на краю деревни, где Дом творчества снимал комнаты для композиторов, создавалось мо­нументальное полотно.

В начале сентября пресса сообщила о том, что Пятая симфония Прокофьева закончена в клавире. Партитура была за­вершена уже в Москве, в ноябре. Анализ рукописей композитора говорит о его тщательной, кропотливой работе над сочинением. Черновой клавир написан карандашом и пестрит многочисленными, проставленными как внутри текста, так и вынесенными на поля, указаниями на те или иные инструменты оркестра, а также пометами, свидетельствующими о вставках, не вошедших в первоначальный текст. То, что эти вставки представлены уже в виде партитуры, разный формат бумаги, различия в датах, указанных Прокофьевым, – все это свидетельствует о том, что вставки были сделаны автором в процессе полной оркестровки сочинения. Иными словами, работая над оркестровкой, композитор переосмысливал музыкальный текст, заполняя «лакуны», которые не были столь заметны ему при написании клавира.

Пятую симфонию отличают две важные стилистические особенности, которые до этого почти не встречались в симфоническом творчестве композитора. Во-первых, симфония была создана почти через пятнадцать лет после Четвертой. Десятилетием раньше Прокофьев вернулся на родину, и за это время его композиторский стиль претерпел значительные изменения. Не было больше музыкальных «провокаций», которые раньше стояли в центре его языка, был сделан решительный шаг к широкой доступности творчества. Эти изменения были и теоретически обоснованы – требовалось шагнуть в направлении «соцреализма», но не теряя высокого качества музыки, не упрощая ее до тривиальности, сохраняя высокую композиционную сложность. Пятая симфония – одно из главных проявлений этого нового стиля, вообще отличающего последнее десятилетие творчества Прокофьева. При всей доступности симфония таит в себе необычайное богатство великолепных мелодических идей, оригинальность гармоний и модуляций внутри тем, остроту интервальных соотношений.

Теперь о второй особенности. Следует вспомнить, что первой в списке симфоний Прокофьева была Классическая — сознательно бесконфликтная, стилизованная в духе Гайдна, которую нельзя по-настоящему считать симфонией по смыс­лу — ведь симфонический жанр родился для того, чтобы отражать жизненные коллизии, окружающие художника, его взаимодействие с дей­ствительностью или отторжение от нее. Вторая симфония, созданная в 1924 году, была основана на одном контрастном сопоставлении — же­лезной поступи первой части и светлой лирики финала. Третья и Чет­вертая симфонии использовали материал сценических произведений Прокофьева, и для слушателей, знакомых с творчеством композитора, всегда оставались связанными с балетом «Блудный сын» и оперой «Огненный ангел». Таким образом, Пятая симфония — в сущности первая из всех, являющаяся симфонией «в чистом виде», не вызывающей прямых об­разных ассоциаций, ни гайдновских, ни собственных прокофьевских — театральных.

«Пятую симфонию, – как сформулировал М. Г. Арановский, – нередко называют эпической. Но, думается, никакое однозначное определение не в состоянии исчерпать богатство и разнообразие ее содержания. Эпическое начало? Бесспорно. Но наряду с ним – и лирическое, элегическое, драматическое, комическое и многое, многое другое. Героические образы соседствуют с нежными и страстными, серьезная задумчивость – с легкой игрой. В потоке музыки возникают, изменяются, исчезают и снова возрождаются в новом облике мелодии-темы. И все это многообразие переливающихся красок выступает как оттенки и варианты одной доминирующей – мажорной, жизнеутверждающей. И именно своей жизнерадостностью, ощущением освобожденности, легкости Пятая симфония ответила настроениям 1944 года – года кануна победы».

«В Пятой симфонии я хотел воспеть свободного и счастливого человека, его могучие силы, его благородство, его духовную чистоту», — так определил композитор замысел своего произведения. Созданная в тот период, когда война перешла в завершающую стадию и когда исход ее был уже предрешен, симфония имеет дальний прицел — она устремлена в грядущие годы. И все же, как всякое большое произведение большого художника, она всеми корнями связана с современностью. Музыка симфонии дышит волей и упорством, колоссальной уверенностью, спокойствием и мужественной силой.

Многое роднит образы I части, воплощающей героико-эпическое начало, с величавыми страницами музыки Бородина. Именно в таком ключе построена  неторопливо разворачивающаяся главная тема, исполненная простоты и благо­родства Воображение рисует бескрайнюю даль полей. Эта тема становится стержнем, лейтмотивом всей части, носителем героической идеи. Ее развитие усиливает драма­тические черты, нагнетает напряженность. Волны этого развития при­водят к небольшим  локальным кульминациям, в которых отдельные мотивы темы превращаются в призывные сигналы.

Таким же широким дыханием отличается побочная. Ее мужественная лирика не противопоставляется главной, а раскрывает иную грань образа, представленного ею, дополняет ее нотками искренней лирики. Она звучит свежо и привольно, как полноводная песнь весеннего обновления.

Замыкают экспозицию две темы, одна из которых родственная главной, а другая отличается остротой, легкостью, внося в музыку элемент психологической разрядки.

Героические образы получают развитие в разработке, в которой участвуют все темы экспозиции, приобретающие действенный, волевой характер. Неуклонно нагнетается драматизм, возникают эпизоды баталь­ного характера, усиливаются героические черты. Лирика переплавляется в горниле героики и в пре­ображенном виде вливается в образный строй музыки.

Драматизация и героизация тем достигает высшей точки в репризе.

Венчает часть богатырская кода, где главный образ приобретает гимническую окраску. Мощная оркестровая ткань и широкое использованием ударных придают музыке характер торже­ственной триумфальности. Так в первой части симфонии не только намечается, но и окончательно утверждается основная идея всего произведения.

Замысел  II части, скерцо,  чрезвычайно своеобразен. Начальный его раздел пронизывает остинатное ритмическое движение, совмещенное с танцевальностью. Беззаботное веселье, лукавая усмешка, добродушный юмор — таковы настроения, господствующие в нем. На этом фоне возникает беспокойная тема с оттенком гротеска, «перебрасываемая» от инструмента к инструменту. Причудливые образы мелькают в ее тембровом и тональном варьировании. 

Эта зловещая токкатность в среднем разделе уступает место танцевальным ритмам (в основном – вальсовому). Полетное движение вальса временами переходит в веселый пляс. Этот «пикантный» эпизод  обрамлен двумя небольшими, удивительно рельефными «пасторальными» ритурнелями.

Зак­лючительный раздел трехчастной формы — резкий контраст. С замедленным темпом, постепенно «раскручивающимся» до вихревой пляски, основная тема выглядит особенно мрачной -   происходит существенная трансформация основного образа. Острая и задорная тема обратилась теперь в грозное, зловещее видение, в тупую, звериную силу. Однако постепенно эти настроения преодолеваются, основная тема становится сначала насмеш­ливой, затем назойливой, еще через несколько тактов — лукавой и, на­конец, искрометной. Заканчивается скерцо темпераментной пляской, в которой, однако, слышны отзвуки зловещей бури.

Третья часть — поэтичное адажио — сочетает лирику, мягкую, нежную, трепет­ную, с патетикой, драматизмом, суровой сдержанностью. Балладно-повествовательная манера изло­жения объединя­ет разнородные образы, придавая им некую сюжетную направленность. Музыка полна благородства, простоты, мужественной силы. Отчетливо проступают черты сосредоточенного раздумья, углубленной созерцатель­ности. 

Адажио открывается одухотворенной темой огромной протяженности и грандиозного эмоционального размаха. Это лирика сдержанная, светлая и задумчивая. Во второй теме – то же сочетание лирики и силы. 

В среднем разделе можно даже усмотреть жанровую основу русского причитания. Это с особой ясностью напоминает о том, в какое тяжелое для страны время создавалась симфония. Картина народного бедствия достигает предельного драматизма в пассажах, предшествующих репризе. С возвращением начального раздела вновь наступает успокоение.

Финал в форме рондо-сонаты во многом перекликается с начальными страницами симфонии. Его общее настроение— по-юношески восторженное, лучезарное. Родство с образами, открывающими симфонию, подчеркивается уже тем, что композитор предваряет финал заглавной темой симфонии, олицетворяющей героико-эпическое начало. В ритме веселого пляса звучит у солирующего кларнета живая и подвижная, по-прокофьевски угловатая тема. Она постоянно выплывает на поверхность, цементируя тем самым всю схему строения заключительной части и дополняя образ своей светлой лирикой. В среднем эпизоде в басах возникает тема, напоминающая русскую песню, но и она обрастает сопровождающими голосами в танцевальном ритме, а в коде ее элементы объединяются с главной партией в праздничном потоке ликующих звучаний.

Премьера симфонии состоялась 13 января 1945 года в Москве – ее исполнил Государственный симфонический оркестр СССР, за дирижерским пультом был сам Прокофьев. 24 июня симфония прозвучала в Ленинграде под управлением Е. А. Мравинского. Зарубежная премьера вскоре прошла в Париже, дирижировал Роже Дезормьер. А в начале ноября симфония пересекла океан – в Нью-Йорке ее исполнил Бостонский симфонический оркестр во главе с Сергеем Кусевицким.

По сей день Пятая симфония Прокофьева является не только одним из популярнейших произведений композитора, но и одной из наиболее часто исполняемых симфоний в мире.