Кории: от культа волка до массовых мобилизационных армий

В первой половине XX века группа этнологов и лингвистов — особенно в Германии и во Франции — обратила внимание на примечательную деталь: слова, обозначающие волка — во всех индоевропейских языках почти без исключений одинаковы. Хмм… даже такие более важные животные, как корова, конь/лошадь, собака/пёс — не так универсальны, и могут замещаться относительно недавно (как у восточных славян собака сильно потеснила пса, а лошадь — коня).

А волк — практически везде в ИЕ-языках от одного корня! Неужели волки были так опасны? Хмм, реально опасны они только для степных овцеводов — могут выесть всё стадо, подобно выеданию посевов саранчою. Но бóльшая часть индоевропейцев — не кочевые овцеводы. Значит, у протоиндоевропейцев (ПИЕ) был какой-то чрезвычайно значимый культ волка? А вот и скелеты волков на каких-то стоянках — рядом со скелетами молодых мужчин! О, эврика! Это были «мужские дома» — Männerbünde — или, как их бишь в ПИЕ-языке (применяем методы сравнительного языковедения)… кории (ед. ч. *koryos) — когнат к лат. cohors, фр. court, англ. herd, слав. гурт.

Уходили в эти кории отроки в пубертате, жили — под надзором менторов-шаманов — они отдельно от других мужчин, особенно сторонились (или гнушались) женщин (почти по рекомендациям «репаративного терапевта» Николоси: для того, чтобы «сын не вырос-де геем» -- надо воспитывать его в... гомосоциальной среде (???!!!)), периодически устраивали набеги на чужаков, а то и на своих. Словом, жили как те семь богатырей в сказке Пушкина. И поклонялись волку — как идеалу воина и охотника. И именно им менторы-наставники внушали идею, что-де смерть не в бою, а своей постели — «жалкая и неполноценная: на том свете волчьи боги не поймут таких трусов». Выйти из кории можно было, совершив «экзаменационный» подвиг «на стороне далече»: чем не шедёвр для средневекового цеха и не диссертация для современной академии? Подвиг такой совершали, как правило, под консалтингом ментора. После подвига отрок становился уже мужем и мог жениться. Чем не сказочный сюжет: на некий город сначала нападает поработитель, который облагает жителей данью: приносить «чистых дев» (в патриарахате — самый ценный «актив») в жертву чудовищу. Но потом в тот же город приходит другой чужак и странник — «соискатель выхода из кория». Он убивает чудовище (а иногда и его хозяина), женится на жертвенной деве и становится правителем города.

У письменных ИЕ-народов (почти) не было аналогов кориев — за исключением агогэ у спартиатов, или берсерков у германцев. Поэтому кории искали среди более «дикого» мира: масаев (которым для доказательства совершеннолетия нужно пойти в саванну, убить леопарда и пожертвовать членам кория его шкуру), маори, нативных американцев.

Но… простите, были у «цивилизованных» народов кории, и ещё какие! Назывались они универсальной мобилизационно-призывной армией — принимавшей, даже до обладателей гимназических аттестатов зрелости и соискателей университетских дипломов — очень жёсткий, порой агогальный или пенитенциарный характер («родиться мальчиком — преступление, караемое двумя годами заключения»). То был пик, «акмэ» индустриальной цивилизации — уникальное, по историческим меркам, время, когда первый демографический переход (падение детской смертности благодаря медицине и гигиене) уже состоятся, а второй (переход к бóльшей K-стратегии за счёт удлинения детства до 25-30 лет) — ещё нет. В результате образовался на короткое время переизбыток молодых мужчин, которые правители эпохи дизельпанка утилизировали на полях Соммы и Сталинграда. Только вот потом поняли, что так дальше жить нельзя, и сказали: «никогда больше», а не «можем повторить».

Да и повторять стало, откровенно говоря, нечем и некем. Второй демографический переход превратил юношей в дефицитный ресурс. Мобилизационная схема комплектования терпит крах — и её снова экстренно заменяют наёмниками-ландскнехтами (как правило, не из юношей, а из более многочисленной среды не очень богатых и социально успешных мужчин среднего возраста).

Да и историческое агогэ и кории не были универсальными механизмами социализации и инициации мужчин. Это был очень нишевый слой, не распространявшийся на илотов или периэков — то есть на подавляющее большинство населения.

Миф же об универсальности кориев — такая же проекция людей начала XX века с их массовыми призывными армиями на глубокую древность, как приписывание, по мнению Гимбутас, партиархалами-ахейцами матриарахалам-минойцам зацикленности на принесение в жертву девственниц. Или взгляды самой Гимбутас, которой трипольцы казались чем-то вроде экохиппи — золотого века на приднепровских полянах.

Индустриальных корий не возродить — как не провернуть фарша второго демографического перехода впять. Фанатичные аятоллы могут сколь угодно много казнить женщин за отказ носить хиджаб (дисклеймер: я до глубины души возмущён этими казнями) — но вот заставить их рожать не могут даже аятоллы.

Не «сможет повторить» высокую рождаемость и массовую мобилизационную армию уже никто.

UPD: И да — кории могут возникать в модерных обществах не только по приказу условного Бисмарка или Троцкого — но и стихийно. Вот казанские дворовые банды, воспетые в фильме «Слово пацана» — были чем-то вроде кориев. Не принажлежащих кориям жестоко избивали и грабили. Но — опять же — такие кории оказались нестойкими: сейчас от них осталось одно воспоминание.