Еще об одном поэте и одном стихотворении

Еще об одном поэте и одном стихотворении.

Владимир Бенедиктов ( 1807 -1873 гг.) был одно время самым популярным русским поэтом. Его стихами восторгались старый Жуковский и юный Тургенев, младые Герцен и Огарев рыдали над его книгой. А потом пришли Белинский и Добролюбов и разъяснили – Бенедиктов – это воплощение пошлости и безвкусицы, фу! Читающая публика вняла мнению тогдашних ЛОМов и подхватила – и впрямь пошлость и безвкусица! Нам стыдно за свои восторги!

Будь Бенедиктов французским поэтом, он бы скорее всего, вызвал критиков на дуэль. Родись в Англии – покончил бы с собой, как какой-нибудь Чаттертон.

Бенедиктов родился и жил в России. В молодости он успел послужить в действующей армии, потом поступил в министерство финансов, где успешно служил до конца жизни. Занимался математикой, к которой у него был явный талант, в частности, он составил первый в России сборник математических головоломок. Стихи после разгромной критики он не то, чтобы прекратил писать, но публиковался гораздо реже. Прежняя слава к нему никогда не вернулась.

В 20 веке литературоведы, в частности Лидия Гинзбург, попытались вступиться за Бенедиктова, доказывая, что своим творчеством он предвосхитил поэтику «серебряного века», и потому не был понят критиками.

Но авторитет Белинского и Добролюбова был слишком силен – Бенедиктова по-прежнему не читают. Хотя, будем честны - кто сейчас читает «неистового Виссариона»?

По моему мнению, хотя бы одним стихотворением Владимир Бенедиктов вошел в русскую литературу. Когда я его прочла, то читала в затылке – это что, тот самый Бенедиктов, который «пошлость и безвкусица»? Это написано в середине позапрошлого века?

Да, это он.

НЕОТВЯЗНАЯ МЫСЛЬ

Как привяжется, как прилепится

К уму — разуму думка праздная,

Мысль докучная в мозг твой вцепится

И клюет его, неотвязная,

И подобная птице — ворону

Так и каркает в самом темени:

Норовлю от ней как бы в сторону,

Говорю: ‘Пусти! Нету времени.

День рабочий мне начинается

И кончается он заботою’; —

А несносная упирается:

Я с тобой, дескать, поработаю!

И становится мне помехою,

И с помехою той досадною,

Что ни сделаю — все с прорехою

Иль с заплаткою неприглядною.

Вспомнишь прошлое: были случаи —

Сердце юное поразнежится,

Забурлят в уме мысли жгучие,

И одна из них в душу врежется

И займет она всю головушку —

Мысль про тайную ласку дружнюю,

Аль про девушку, аль про вдовушку,

Аль — на грех — беду — про замужнюю,

Да как жаркое сердце свяжется

С этой думкою полюбовною —

Вся вселенная тебе кажется

Софьей Павловной; Ольгой Львовною;

Всюду прелести совершенные,

Всюду милые да прекрасные,

Ненаглядные, незабвенные!

В небе Лидии очи ясные

Во звездах тебе зажигаются,

Ветерок звенит Маши голосом,

Ветки дерева завиваются

Насти локонов мягким волосом;

Стих горит в уме с рифмой бешеной —

Стих, откованный сердца молотом;

На людей глядит, как помешанной;

Мишуру дают — платишь золотом.

Дело прошлое! Дело древности!

Сколько дел моих ты расстроило!

Сколько было там глупой ревности!..

Да с любовью — то хоть уж стоило

Побезумствовать, покуражиться;

А теперь — то что? — Словно старая

Баба хилая, мысль привяжется

Худощавая, сухопарая;

С теми ль встретишься, с кем ты водишься, —

Речь их сладкая — мед малиновый,

Ты уж словце сказать не находишься!

Как чурбан какой, пень осиновый,

С головою своей бесталанною

Дураком стоишь, заминаешься,

И на мысль свою окаянную

Всеми силами ополчаешься;

Гонишь прочь ее речью грубою:

‘Вон из Питера! В подмосковную!

Не сравню ж тебя я, беззубую,

С Софьей Павловной, с Ольгой Львовною.

Отцепись же ты, сухопарая,

Неотвязная, безотходная!

Убирайся прочь, баба старая!

Фекла Савишна ты негодная! ‘

Я гоню ее с криком, топотом,

Не стихом кричу — прозой рубленной,

А она в ответ полушепотом:

‘Не узнал меня, мой возлюбленной!

А все та же я, только смолоду

Я жила с тобой в женской прелести,

Но прибавилось в жизни холоду —

И осунулись бабьи челюсти;

Целовать меня не потянешься,

Счастья дать тебе не могущую,

Да зато во мне не обманешься,

Говорю тебе правду сущую,

И служу тебе верной парою,

И угрюмая, и суровая,

За тобой хожу бабой старою,

А за мной идет баба новая:

В белизне она появляется,

И суха, суха — одни косточки,

А идет она — ухмыляется,

А коса у ней вместо тросточки.

То не та коса благовонная,

Что, обвитая лентой тонкою

И тройным жгутом заплетенная,

Гордо держится под гребенкою,

Что сушит, крушит сердце юноши,

Что — корона днем самопышная,

А рассыплется до полуночи —

Покрывало сбрось: вещь излишняя!

Для двоих тут есть чем закутаться,

Да останется — сердцу ярому,

Чем на век еще перепутаться

И веревку вить мужу старому.

То не та коса! — как свистящая

Сабля острая, круто — гнутая,

То коса всех кос, всекосящая;

С той косой идет баба лютая.

Нет кудрей у ней — нечем встряхивать,

Голова у ней безволосая,

Лишь косой вертеть да помахивать

Любит бабушка та курносая’.