Виктор Гюго, "Труженики моря"

(Спойлеры, поэтому писано для тех, кто либо уже читал, либо не собирается)

Трудное, ни разу не развлекательное чтение. Но зато заставляет по прочтении много думать - этот отзыв писался недели три.

Начну с ворчания. Станюкович, Стивенсон и Сабатини, вместе взятые, не в состоянии были обрушить на голову читателя такое количество корабельной терминологии. Если вы очень давно не страдали комплексом интеллектуальной неполноценности - вам сюда. При помощи прилагаемого словарика я честно пытался представить, что же именно соорудил главный герой из полиспастов, нок-талей, шкентелей, лопарей и юферсов. В итоге предпочёл смиренно поверить автору на слово, что соорудил он нечто, несомненно, полезное. Но эзельгофты, брам-гордени, швиц-шарвени, фор-салинги, контр-тимберсы, гинь-лопари и стень-вынтрепы ещё пару суток снились мне по ночам.

На главного героя напал спрут? Самое время прервать описание их схватки, чтобы на четырёх страницах изложить всё, что нам известно о спрутах, их размерах и свойствах, о том, как и чем они питаются и где встречаются, насколько обоснованы сообщения старых авторов о гигантских спрутах, нападающих на корабли, и подробно о том, насколько же омерзительны эти слизистые кровососущие создания. За плечом автора незримо стоит Лавкрафт и подсказывает свой любимый эпитет: "нечестивые!" 

И это, как ехидно сообщают выходные данные, перед нами ещё сокращённый перевод с французского. Добро пожаловать в XIX век, когда автору платили за количество, а его читателям совершенно некуда было торопиться.

Впрочем, это всё отчасти компенсирует подробное, романтическое и несколько экзотическое описание Нормандских островов, в эпоху Гюго ещё не превратившихся в унылый оффшор с самой высокой после Монако плотностью населения в Европе. Украду впечатление из чужого отзыва - если Александра Грина перевести на французский, получится Гюго.

Держать интригу классик то ли не умеет, то ли не хочет, и уже со второй половины романа, пока главгерой совершает трудовые подвиги в противоборстве со стихией, дама его сердца уже строит глазки смазливому богатому наследнику, так что финал немного предсказуем. И это несколько подрывает интерес к героическим подвигам и судьбе Жильята: мы понимаем, что одолеет ли он бурю, вырвется от спрута или нет - в общем-то, уже без разницы.

Но это - что касается формы.

Финал этого эпического гимна несгибаемой человеческой воле, трудолюбию и мужеству оставляет впечатление раздражающе-горькое: "чтобы что???"

При этом никого из персонажей романа мы не можем назначить крайним за его печальную развязку. Всех их автор старательно проводит по самому краешку, не оставляя нам возможности ограничиться примитивным выводом вроде "все бабы - дуры".

Настоящие негодяи в тексте тоже есть, но где-то на периферии сюжета, который отнюдь не про них. Они - более аллегория, нежели действующие лица: Рантена, обокравшего месса Летьери, грабит капитан Клюбен, а коварного Клюбена пожирает морской спрут. На каждого, возомнившего себя хищником, находится хищник покрупнее.

Главгада, противостоящего романтическому главному герою, у нас как бы и нет. Когда же все действуют из благих побуждений и честно хотят как лучше, а в результате получается как всегда - значит, проблематика, к которой нас призывает присмотреться автор - не персональная, а социальная.

Именно с этого ракурса становятся очевидными неочевидные причины событий, а результаты казавшихся очевидными мотивов и поступков - уже не столь очевидными.

Месс Летьери, к примеру - человек, симпатичный с любой точки зрения и почти безупречный.

Если вы, как и сам классик, на стороне простых честных трудяг, недолюбливаете попов, аристократов и военных, и втихаря продолжаете праздновать день взятия Бастилии - то Летьери с вами заодно.

Если вы любитель успешных атлантов в стиле Айн Рэнд - то перед вами человек, добившийся процветания собственным трудом, светоч технического прогресса и смелый строитель перспективного бизнеса.

Если же вы от всех этих политэкономических дискуссий далеки, и видите свою жизненную цель в семейных ценностях - то и тут Летьери, посвятивший свой успех и свою старость заботе о единственной племяннице-сироте, будет вам понятен и симпатичен.

Из Германии барон

Был хорош со всех сторон!

Кто ему на дно ковша

Бросил дохлого мыша?"

А дохлого мыша месс подбросил себе сам. Не избежав, как и многие, выбившиеся в люди из низов, той ловушки, которую любимый мною публицист метко назвал "какулюдейство". Сам старый моряк, как подчёркивает автор, прекратил работать на корабле - уже собственном - лишь когда был уже не в состоянии физически. Но ведь позаботиться о ребёнке-то, да ещё девочке - это ж святое, у неё-то всё должно быть как у людей! Опекун заботливо оберегает её от любого труда, даже от домашнего садоводства, к которому Дерюшетта имела склонность. Специально нанимает служанок, чтобы барышня не испортила руки, ковыряясь в земле. Столь естественное и столь человеческое желание тех, чья молодость прошла в тяжёлом, изнурительном труде - освободить от него детей!

Ой, да почему же это столь послушная и примерная девочка предпочла не моряка Жильята, которого прочил ей дядюшка, а богатого наследника в белом воротничке, ослушалась и бросила любимого опекуна одного на старости? Да как же такое могло произойти, не иначе - пороблэно!

Но прежде чем припечатать веский приговор "все беды от баб", скажите: а была у девушки, воспитанной подобным образом и с подобными установками, хоть одна причина сделать другой выбор?

А была ли у месса Летьери, пусть хоть трижды вольнодумца, но сына своего общества и своего века, иная картинка успеха "как у людей" (тем более для женщины), нежели "иметь чистые руки и не работать"? Напомним, одна из причин дурной репутации Жильята на острове была именно в том, что он "носил одежду мастерового, а ведь мог бы жить не работая", получив небольшое наследство. Ведь фи таким быть.

Следующий наш персонаж - избранник Дерюшетты, молодой пастор Эбенезер Кодре. Ангел во плоти, намерения и поступки которого упрекнуть совершенно не в чем. Но для Жильята он - именно классовый враг. Ангелоподобный Эбенезер Кодре - воплощённое Неравенство. Оба они движимы одним благородным мотивом - спасти Дерюшетту от бедности, вызванной крушением "Дюранды" и банкротством месса Летьери. Но там, где гениальному моряку Жильяту требуется больше двух месяцев опасного и титанического труда, чтобы освободить с рифов и неповреждённой доставить на берег машину разбитого парохода, богатому наследнику Эбенезеру достаточно одного росчерка в чековой книжке.

Профессор Марк Эйгельдинжер, далеко не самый глупый специалист по французской литературе, видит в образе Дерюшетты вовсе не гламурную глупышку, испорченную неумелым воспитанием и классовыми предрассудками, а "фатальность женского сердца, его наклонностей и тайн". Напомним первоисточник: Жильят, представший перед Дерюшеттой после опасного плавания, "был ужасен. В отрепьях, обросший бородой, с воспалёнными глазами, исцарапанным лицом, окровавленными руками, босой. Волдыри после схватки со спрутом всё ещё виднелись на его руках".

Эбенезер "был белокур, румян и свеж, очень строен, костюм строгого покроя сидел на нём прекрасно. Щёки у него были девичьи, руки выхоленные. Изящество пажа сочеталось в нём с достоинством епископа".

Жильят - необщительный интроверт, Эбенезер Кодре одинаково сладко говорит о райских блаженствах с кафедры и о любви под ветвями ночного сада. Жильят шляется где-то в море месяцами - пастор Кодре улыбается с кафедры каждый день.

Упаси Господи сказать о скромной провинциальной красавице Дерюшетте, что она корыстна, или ветрена, или вероломна. Но "тайны женского сердца" в данном случае не сложней инстинктов рыбки гуппи, а её вкус на мужчин - на уровне первоклассницы, играющей куклами Барби и Кена.

Жильят тоже не нищеброд - благодарный Летьери готов сделать его капитаном. Но коллективная Дерюшетта всегда будет предпочитать коллективному Жильяту джентльмена в хорошем костюме, никогда не державшего в руках ничего тяжелее смартфона (зачёркнуто) церковного требника. Но общество всегда будет стараться воспитывать девушек именно Дерюшеттами.

И то, что автор практически лишил Эбенезера каких-либо личных недостатков, особенно контрастно высвечивает: корни зла - вовсе не в конкретном человеке.

К своим персонажам классик снисходителен и избегает голого морализаторства, но завуалировано он всё же похихикал над этой падкостью на «чистую публику». Хотя Жильят вырос на Гернси небогатым эмигрантом, зарабатывающим рыбной ловлей, множество разбросанных автором намёков и мелочей показывают, что он - лошадка весьма тёмная. То, что его матери-француженке пришлось бежать от революции, наличие у неё в доме старинных книг и ста гиней золотом, которые она смогла оставить в наследство сыну, а также то, что его настоящая фамилия на острове неизвестна (её не смогло усвоить «гернсейское произношение и сельское правописание») – прозрачно намекают, что легкомысленная Дерюшетта, загипнотизированная белизной пасторского воротничка, проморгала и угробила наследника дворянского рода.

Драматическое противоречие между благородным происхождением героя и его жизнью в социальных низах, кто не помнит – любимый приём писателей-романтиков.

Выводы... пожалуй, будет моветоном по отношению к автору прописывать за него те выводы, которые он сам произносить вслух старательно избегал. На то она и классика, что каждый прочитывает в ней что-то своё. Сам Гюго подчёркивал, что о противостоянии с обществом у него - "Девяносто третий год", а "Труженики" - о борьбе с силами природы. Какая такая социальная проблематика, вам показалось.