Летящее золото времени

Вчера ветер с листопадом оголяли деревья, доказывая – зима близко, а Старки правы. Прогнозы, наверное, не врут, зима ранняя, снег через пару недель и холодный чистый воздух сухо звучал летящим золотом самого времени. Как и всегда осенью.

Время неумолимо и стоит не обратить внимания на его бег – упустишь что-нибудь. Не всегда важное, нужное или обязательное. Этой осень чуть не пропустилась мимолетная красота кленовой ветки, лежащей на пиках красивого школьного забора. Но всё сложилось как надо, и эта наша замена цветущей сакуры у горы Фудзи навсегда врезалась в память. 

Самарская Безымянка вообще крайне хороша осенью, что сухой золотой, что холодной дождливой, что ранней зимне-снежной. Не говоря о бабьем лете. Сталинский ампир бывшего заводского района подходит самому романтичному времени года как нельзя лучше, осень и Безымянка созданы друг для друга и немудрено. 

У нас много деревьев, многие старые, высоченные и даже обрезаемые Росзеленхозом все всегда сплошь в листве. Весной она превращает опостылевшую сырую грязь в волшебные оттенки Изумрудного города, летом шумит вслед порывам редких ураганов и просто сильных порывов. А осенью под ногами сухо шелестит само время, обернувшееся прощальным золотом заканчивающего очередного года. От этого немного грустно, хочется курить и слушать шведский дум. Или даже финскую готику. 

Наверное, в ихних Европах со Скандинавиями романтики осенью не меньше. Посреди каменных старых кварталов, звонких мостовых, гранитов заливов с шхерами и фьордами музыка легко сплетается с настроением и от того хороша даже сейчас, спустя лет тридцать с выхода. 

Да-да, мой старенький дружище Уолкман ретрограден в звучании, удовлетворяя вкусы давно закончившейся юности с молодостью, но мне от того совершенно неплохо. Иногда жутко жаль невозможности достать пачку с жигой, затянуться, посмотреть на дымок и ощутить настоящий катарсис примирения со всей несправедливостью мира вокруг. Осенью оно как-то особенно сильно ощущается, честное пионерское. Ну, или слово скаута. 

Не сегодняшний, а уже вчерашний день, яркий и солнечный, сотворил форменную магию ностальгии, этакой доброй и временами нужной. Несомненно, правильнее смотреть вперёд, следуя целям с задачами, но если не можешь оглянуться назад, то выйдет ли верно оценить настоящее, окружающее здесь и сейчас? А шут знает.

Три года назад, после кардиоцентра с инфарктом, осень тянулась, длилась, раскрываясь каждый день с разных сторон. Удивительное случилось время, когда вышло жить иначе, чем до него, иначе до полного изменения. Себя было неимоверно жалко, желалось вернуть всё назад по щелчку пальцев, но даже у Таноса не сразу вышло щёлкнуть, чего уж говорить о жизни вне кино с комиксами. Но рассмотреть осень, от парка Дружбы и до парка Победы, от проезда Карякина и до Ботсада, от Гагарина и до старого центра вышло, и, наверное, именно жёлто-красно-бордовая осень примирила с этим самым новым существованием, начав превращать серо-слезливые будни в нормальную жизнь.

А Безымянка, обтоптанная взад-вперёд, через дворы с перекрёстками, по нескольким пешеходным без светофоров, в тени высоких сталинок и сереющих жёлтых двухэтажек, помогла больше, чем заслуживал. Тут во дворах кое-где остались самые настоящие сарайки и сварные гаражи, на стенах можно увидеть выжившие вывески СССР, «копейки» с «космичами», крашеные деревянные рамы в окнах и, конечно, много-много листвы.

Пятнадцать лет назад сыну было всего четыре. Он обожал Молнию Маквина, Молния был на шапке, Молния был на пижаме, Молния был везде. Ему ещё нравились грохочущие красно-белые старые «татры», грохочущие по разбитым путям, он только входил во вкус сборки-разборки цветных кирпичиков Лего, мы жили в старом-старом квартале на Булкина и от дома до детсада было два с лишним кэмэ. И нам ничего не мешало гулять вверх пешочком, или вниз к метро, или сразу налево на автобусы по Антошке, шурша ногами по густо валившей в ту осень жёлтой листве. Нам везло, битых бутылок и ржавых гвоздей не попалось.

Четверть века прячут разные воспоминания. От Самары до Отрадного сто километров, электропоездов тогда хватало по уши, бегали каждые полтора часа. Захотел – поехал проведать своих, побыл и домой. Сквер рядом с мамой окружён высоченными пирамидальными тополями, они росли там в детстве, шумели в юности, царапают небо и сейчас. Той осенью, где даже Его Темнейшество только-только начинал править, золота листвы хватило с избытком. Тогда даже была та самая красная мягкая Магна, точно вам говорю. И в наушниках, пусть и шелестя плёнкой кассеты, мягко катился «Дикий мёд», и листопад, голубое бездонное небо, пары в универе и меньше полгода после войны оказались созданы друг для друга. Было здорово. 

Тридцать лет назад, точь в-точь в такой же день мне отправилось помогать Аннет с походом в погреб. Погреб Аннушки находился где-то за нашей школой, тащить пришлось картошку, девяностые перешли экватор, и неполная семья Аннабель пользовала стандартные корнеплодные запасы. Пакет оказался лёгким, Энн поблагодарила, её мама тоже, дальше случился тихий вечер и полный крах намеченной находки девушки на пару месяцев. Виной всему оказалась неопытность в поцелуях и мой старший брат, редкостная гнида, обосравший колеблющиеся чувства. Анюта убежала и её великолепный третий размер, из-за коего всё и затевалось, так и остался неопробованным. Ничего не помнится из того дня, кроме солнечного чистого холодного воздуха, запаха летящего лиственного золота и трогательной юношеской осени с её обязательной романтикой. 

Сегодня должны начаться дожди. Но пока, с утра, в холодном воздухе летит осеннее золото.