Стенокрадия

Иов, ты всё перепутал – 

Здесь шествие в рай, 

А не в шеол.

В. Качалин 

Макиавелли, «Государь», 1513 год: «Многие писатели изображали государства и республики такими, какими им никогда не удавалось увидеть их в действительности. К чему же служили такие изображения? Между тем, как живут люди и тем, как должны они жить, расстояние необъятное. Кто для изучения того, что должно бы быть, пренебрегает изучением того, что есть в действительности, тем самым вместо сохранения приведет себя к погибели».

Дирсталкер на двукочанном, золотушном сыщике-прокуроре, шаг уверенный, чорно-стеклянная дверь в зелёном – вот она. Это не паб. Это Бейкер стрит, 221b, музей в четыре этажа, в доходном доме, стиснутом точно струбцинами, всем уличным рядом. Напеваю: 

Пам-па-рам-папапам… 

Tiny crowd of Frenchmen round a TV shop

Watching Charles de Gaulle make a speech…

English-speaking people drinking German beer…

Café on the left bank, ordinary wine…

О чём в 1978 году поёт бывший битл и будущий сэр («шиллеровщина», в чистом виде) Пол Маккартни? О каких французах, слушающих и смотрящих в лондонском кафе выступление генерала де Голля? Может, он вспоминает 1961 год и мятеж в Алжире? Вряд ли. Куда ближе к 1978-му десятилетний юбилей бунта Красоты и Справедливости 1968 года – «леворюции», в которой субъект в очередной раз на протяжении ХХ столетия попытался утвердить всеобщность своей единичности. Вспоминаю: всё началось с университета Сорбонны, Париж и Франция восстали. 24 мая президент де Голль вышел перед телекамеры с требованием особых полномочий для «обновления». Чем кончилось? «Красота и Справедливость» вроде бы как «победили»…  

А вот попивающие пивко англоговорящие, - они из какого года, не из 78-го ли?

Café on the left bank, ordinary wine…

Усмехаюсь на «необъятном расстоянии» между Маккартни и Макиавелли, в дверях Холмсовой, Бейкер-стритной норы сталкиваюсь – лицом к лицу – с поэтом. Батюшки! Александр Блок. Блок глядит сквозь меня в Вечность, говорит в душу: «Поэт – величина постоянная. Могут устареть его язык, его приёмы, но сущность его дела не устареет. Люди могут отворачиваться от поэта и от его дела. Сегодня они ставят ему памятники; завтра хотят “сбросить его с корабля современности”. То и другое определяет только этих людей, но не поэта; сущность поэзии, как всякого искусства, неизменна…»

Игра словами? Но: «вся наша жизнь игра». 

Игра о Фридрихе Шиллере, как это ни странно для иных.

Людвиг Витгенштейн, Философ отшелья: «Важны только факты».

***

Убьём дракона?

Прочитываю: «... этос (изначально – звериная нора, затем – повадка, нрав)». *

Из энциклопедического цитатника: 

«… в 1793–94 годах Шиллер закончил своё самое значительное философско-эстетическое произведение «Письма об эстетическом воспитании человека».  Сочинения Шиллера были восторженно восприняты не только в Германии, но и других странах Европы. Одни считали Шиллера поэтом свободы, другие – оплотом буржуазной нравственности. Доступные языковые средства и меткие диалоги превратили многие строчки Шиллера в крылатые выражения». 

Нотабень: «двоящийся» (ау, Голядкины!) Шиллер-философ моментально становится суперпопулярным. Из детства: «Крылатые выраженья (качели) летят, летят, летят…»

Из энциклопедического цитатника: «Непосредственным предшественником Шиллера в области морально-эстетической педагогики можно считать Готхольда Эфраима Лессинга, чей трактат «Воспитание рода человеческого» (1780) созвучен некоторым тезисам шиллеровых статей, хотя в большей степени обращен в сторону богословия». 

Нотабень: Шиллер «слегка», сравнительно с Лессингом, отходит от «объекта» на сторону «субъекта» и его «предмета» (объект – Бог, субъект – человек, предмет – мир, жизнь, «вещь»).

Из энциклопедического цитатника: «Проблемам эволюции природы искусства и его возможностям в современном мире посвящены два основных теоретических труда Шиллера “О наивной и сентиментальной поэзии” и “Письма об эстетическом воспитании”. Под “наивной поэзией” Шиллер понимает искусства классической античности, под “сентиментальной” – современное ему искусство. Через сопоставление этих начал Шиллер и прослеживает глобальные исторические тенденции художественного творчества. Несмотря на качественные изменения, искусство продолжает сохранять свою природу целостной модели универсума, средоточия его разных полюсов. Следовательно, через художественное восприятие, путем погружения в мир художественного сотворчества человек способен компенсировать ущербность и искривленность своей натуры. Сейчас, когда над человечеством нависла угроза, только красота может прийти к нему на помощь и своей живительной силой залечить ту рану, которую нанесла человеку цивилизация».

Нотабень: «наивно-серьёзное детство» человечества, искусство как «Спаситель» мира. Не в этом ли отход Шиллера от классическойтриады Лессинга?

И – «красота» спасительная. Для массознания – «идиотически-достоевская».

Шиллер, Письмо Третье: «Как ни искусно и твёрдо обосновал слепой произвол свою волю, как ни нагла самоуверенность, с кото­рой он его защищает и окружает показной почтенностью, человек может оставить все это без внимания; ибо дело слепых сил не имеет авторитета, пред кото­рым свободе приходилось бы преклоняться, и всё должно подчиниться высшей конечной цели, которую разум провозгласил в лице человека. Таким способом возникает и находит оправдание попытка достигшего совершеннолетия народа превратить своё естествен­ное государство в нравственное». 

Нотабень: речь у Шиллера идёт о превращении «естественного» как «детского» государства в «нравственное», «серьёзное», «взрослое». Напомню Нитшево: «Стать зрелым – это вновь обрести ту серьёзность, какую имеют дети во время игры». Из него же: «Бетховен представляет собой промежуточное явление между старой, дряхлой душой, которая постоянно разбивается, и будущей сверхъюной душой, которая постоянно нарождается». 

Театр у Шиллера, музыка у Нитше – это об одном, об игре. Но если у Шиллера высвечен «прогресс» («субъект» без «прогресса» немыслим), то Нитше одержим «кольцом власти» – «вечным возвращением», бегом по кругу, вышагиванием бесконечности тупика. Предмет же един – этика, то есть: что делать? («Кто виноват» вычеркнут у Нитше, задвинут в угол у Шиллера.)

Шиллер, Письмо Третье: «Придя в себя из состояния чувственной красоты, он сознаёт себя человеком, озирается и видит себя – в государстве. Принужденный потребностями, он очутился там прежде, чем свободно мог избрать такое положение <…>. Но человек, как нравственная личность, не мог и не может довольствоваться таким созданным нуждою государством, которое возникло только из его природного состояния и рассчитано только на это, и горе ему, если б он мог довольствоваться этим! Итак, по тому же праву, по которому он зовется человеком, он отвергает господство слепой необходимости, подобно тому, как он благодаря своей свободе отказывается от неё и во многих других случаях; так, чтобы привести хоть один только пример, он путём нравственности уничтожает и посредством красоты облагораживает низменный характер, налагаемый потребностью на половую любовь. Таким-то образом он искусственным путем в годы возмужалости наверстывает свое детство и, представляя себе идею естественного состояния, которое не дано ему ни в каком опыте, но которое необходимо в силу определений разума, создаёт себе в этом идеальном состоянии конечную цель».

Нотабень: А разве в пассаже о «навёрстывании детства» не слышны шаги будущего Нитше? Шаги в глухой бесконечности тупика «вечного возвращения»? Именно «детские» и более чем «серьёзные» шаги непроходимой игры?

Нитше, «Так говорил Заратуштра»: «Лев – это революция. Начало этой революции – священное “нет”. Но даже лев – не самый высокий пик человеческого роста. Высочайший пик – когда со львом также происходит метаморфоза, и он становится ребёнком. Ребёнок – это невинность. Это не послушание и не непослушание; это не вера и не неверие – это чистое доверие, это священное “да” существованию и жизни со всем тем, что она включает. Ребёнок – это самая вершина чистоты, искренности, подлинности, восприимчивости и открытости для существования». 

О ребёнке ли (как «человеческом детёныше» – Киплинг) говорит Нитше, или он таки о некоем состоянии человека «вообще»? Ответ ведь очевиден.

***

Профессор Алексей Лосев, в тайном монашестве Андроник, работа «Фр. Ницше»: «Во-первых, сам Ницше сопоставляет свой взгляд на аполлоновское начало с учением Шиллера о наивном. Правда он отбрасывает те просветительские предрассудки, которые с известной точки зрения можно находить у Шиллера. Но всё же он находит тут нечто правильное. “Гомеровская «наивность» может быть понята, – говорит он, – лишь как совершенная победа аполлоновской иллюзии; это та иллюзия, которой так часто пользуется природа для достижения своих целей. Действительная цель прячется за образом химеры; мы протираем руки к этой последней, а природа своим обманом достигает первой”. Я думаю, что в этих словах нетрудно узнать мысли Шиллера о наивном, в котором сущность тоже богаче выражения, хотя при помощи выражения и средствами выражения она только и дается. Значительно бледнее, конечно, “сентиментальное” Шиллера, чем “дионисизм” Ницше, но и тут не трудно угадать родство по крайней мере одной логической конструкции, если не самого опытного и мифологического содержания обеих стихий. Однако через Шиллера концепция Ницше породнится и с рассуждениями Шеллинга и Гегеля». 

Когда бы вы знали, из какого сора

… не ведая стыда… 

Академически мягко, почти сентиментально Лосев окончательно твердит: Нитше «безбожно» дралс Шиллера, а драть можно только если не с большего тебя (смешно и горько), то уж верно с «раньшего».  И уже через Шиллера и именно от Шиллера Нитше «роднится» с Шеллингом и Гегелем. (А Кант у нас кто? Beau-frère – брат жены?)

* А.Л.Доброхотов. Эпохи европейского нравственного самосознания // Этическая мысль: современные исследования. М., 2009. С. 205.